— Молодец, Шон, — шепчет Ник, приоткрывая штору и глядя, как густая пелена повисает в воздухе. Она могла бы стать идеальным прикрытием…
Если бы не браслет на моей руке, который в этот же самый момент загорается красным.
— Идем, — тянет Ник за собой, но я вынуждаю его остановиться, хватая за запястье двумя ладонями.
— Нет, мы не сможем вечно убегать.
Он молчит. Секунды тикают.
На той стороне зала раздаются аплодисменты и овации.
«Закрыть все входы и выходы. Никого не выпускать!» — доносится чей-то командный голос рядом с нами.
Ник растерянно оглядывается — настолько привычный жест, как будто жить без оглядки он больше не умеет. Впитанный на уровне рефлексов, как у дикого зверя. И от осознания этого я утверждаюсь в своем решении еще больше.
— Где программа, которая нужна отцу?
На лестнице вновь раздаются шаги. Ровный, вибрирующий топот десятков ног. Подкрепление.
— Ее здесь нет. Я, по-твоему, что, совсем ненормальный, притащить сюда? — шепчет Ник, наклонившись. Осторожно отодвинув штору, выглядывает наружу. Даже из-за его корпуса я вижу, как много солдат послано на наши поиски! Нам ни за что не выбраться отсюда.
«Не стрелять! — раздается команда. — В зале гражданские».
— Помоги мне, — прошу я, разворачивая лицо Ника за подбородок в свою сторону. — Помоги добраться до центрального процессора. Мы запустим информацию, что достала Рейвен, на всеобщее обозрение.
Ник качает головой: — Не получится. Мы пробовали. Шон с Рэйвен несколько дней над этим бились. Процессор, который отвечает за презентацию, защищен так, что не подступиться.
— Что ты тогда предлагаешь?
Я едва поднимаю голову, оцарапывая взглядом линию его ключи. А потом выдыхаю: — Эхо. Каждый человек в этом зале сегодня подключён к системе. Лучшей возможности и представить нельзя.
— Дурная идея.
— У нас есть все доказательства против отца: Рей, которую держали взаперти столько лет, отчеты о гибели парней из лаборатории, подпольные заказы, которые вы выполняли. Мы покажем им все. — Нас вычислят и тут же пристрелят, — шепчет Ник, пока я поглядываю на браслет, размеренное мигание которого отсчитывает последние секунды свободы.
— Никто не откроет стрельбу в центре зала. Ты же слышал.
— Ох, не нравится мне этот план, — отвечает Ник. — Знаешь, в чем проблема всех героев? В том, что в конце они погибают.
— Ну что ж, погибать, так хотя бы эффектно. Ты ж знаешь, у нас нет иного выбора
Ник молчит.
У меня сжимается желудок. Я беру его за руку, и он переплетает наши пальцы.
— Ладно, идем! Заменим фальшивую презентацию на настоящую, — шепчет едва слышно, а потом выныривает из укрытия и нагло, будто внутри перегорели все предохранители, отвечающие за здравый смысл, врывается в толщу мундиров и дорогих костюмов.
Шоу гремит так, что мурашки ползут по коже. Стены дрожат, как от раскатов грома. Мониторы, установленные по бокам и прямо по центру, во всю мощность динамиков транслируют преимущества Эхо.
«Отсутствие побочных эффектов и совершенно безболезненное подключение…» — рассказывает приятный женский голос.
Я крепче сжимаю ладонь Ника.
Изображение на экране не прерывается, но вдруг его перебивает другое — более сильное, от которого хочешь — не хочешь, не закрыться… Потому что оно не перед глазами — оно прямо в твоей голове.
Сначала зрители замирают, зачарованные поворотом представления. По залу проносится возбуждённый вздох ожидания.
Вот и все! Сейчас за нами придут!
— Что происходит? — выкрикивает кто-то.
Толпа в ужасе начинает колыхаться, как морская пена.
Одновременно на цифровом экране ухоженная блондинка продолжает рассказывать о последних достижениях военной медицины.
В голове же я вижу Рейвен, вырывающуюся, кричащую. Я не знаю, запись ли это с камеры или чье-то Эхо.
Я сжимаю руки в кулаки, пока не чувствую боль.