48 часов

Я смотрел на него как загипнотизированный, питая слабую надежду, что он пригнет голову, чтобы подбородком нажать на кнопку телефонного вызова. Напрасно! Квинн никогда не нуждался в помощи! Губы его растянулись в почти сладострастной улыбке. Подводная маска, которая была на мне, делала практически невозможным разглядеть мое лицо, но он, видимо, догадывался, с кем имеет дело. Его лицо приобрело выражение, которое можно сравнить только с выражением лица человека в момент наивысшего религиозного экстаза. Он согнул колени и позволил воде приподнять себя, пока не оказался почти надо мной, под углом в сорок пять градусов, и тогда он бросился на меня, заранее набирая размах правой рукой.

В то же мгновение я очнулся от сковавшего меня паралича и резко оттолкнулся левой ногой от внутренней стенки сейфа. У меня под рукой оказалась трубка воздуховода Квинна, и я потянул ее изо всех сил, надеясь этим лишить моего противника равновесия. Одновременно я почувствовал в боку острую боль, и что-то резко рвануло мою правую руку. Я упал навзничь на палубу и перестал видеть Квинна. Но не потому, что потерял сознание или Квинн исчез из моего поля зрения. Квинн на моих глазах исчез в потоке кипящей белой пены, потому что для каких бы больших нагрузок ни были предназначены резиновые воздуховоды, они не способны выдержать удар ножа самого сильного человека, какого только я в жизни встречал. Квинн, промахнувшись, сам себе перерезал трубку, по которой к нему шел сжатый воздух.

И теперь уже ничто не могло спасти его здесь, при давлении в три или четыре атмосферы. Вода уже заполнила половину его скафандра. Я взял нейлоновый шнур и, действуя, скорее, инстинктивно, опутал им конвульсивно двигающиеся ноги Квинна, стараясь при этом остаться недосягаемым для его страшных рук. Я не сомневался, что их силы могло еще и теперь хватить на то, чтобы забрать меня с собой. Кроме того, я подумал, что, когда те двое наверху, обеспокоенные появлением воздушных пузырей из трюма, появятся здесь, чтобы проверить, что произошло, они могут решить, что Квинн запутался в шнуре и, пытаясь освободиться, перерезал воздуховод. Связывать ноги умирающему, вместо того чтобы оказать ему помощь, — не слишком рыцарский поступок. Однако меня не мучила совесть ни тогда, ни позже. Квинн был всего лишь безумцем, чудовищем, убивающим для удовольствия. Впрочем, я думал не о нем, а о несчастных узниках Дюб Сджэйра, которые тоже могли погибнуть… Поэтому я просто бросил его подыхать, а сам быстро поднялся к потолку трюма и укрылся там.

Первые два водолаза уже спускались в трюм, разматывая по дороге сигнальные канаты. Я подождал, пока их шлемы окажутся ниже моих ног, ухватился за канат от стальной корзины и, держась за него, начал подъем. Внизу я провел ровно десять минут, поэтому, когда мой ручной лот показал, что до поверхности осталось четыре метра, я сделал трехминутную остановку в целях декомпрессии. Квинн в это время наверняка уже был мертв.

Вынырнув, я поступил так, как советовал мне Хатчинсон, и без всякого труда отыскал «Файркрэст». Тим помог мне подняться на палубу, за что я был ему бесконечно благодарен.

— Рад видеть вас снова, Калверт, — сказал он. — Никогда бы не поверил, что когда-нибудь мне придется умирать от страха тысячу раз в минуту, но приходится признать, что последние полчаса попортили мне много крови! Как пошло?

— Очень хорошо… У нас еще есть время. По крайней мере, пять-шесть часов.

— В таком случае я поднимаю якорь.

Тремя минутами позже мы уже двинулись в путь, а еще через три минуты мы уже были посреди «Глотки мертвеца» и плыли на северо-восток вместе с приливом. Я спустился в салон, где шторы были по-прежнему тщательно задернуты, хотя в этом и не было уже никакой необходимости: туман и не думал рассеиваться. Я разделся и занялся промыванием весьма скверной на вид раны, которая тянулась от нижнего ребра до плеча. До меня дошел звук включения автоматического управления, и через минуту на пороге показался Хатчинсон. Густая растительность на лице Тима не позволяла мне по его выражению понять, что он думает о моей ране. Но молчал он достаточно выразительно.

— Что случилось, Калверт? — наконец спросил он меня.

— Квинн. Я наткнулся на него в сейфе судна.

Он молча помог мне наложить повязку. Только когда с этим было покончено, он сказал:

— Квинн мертв.

И это не было вопросом.

— Он перерезал свой воздуховод, — объяснил я и рассказал Хатчинсону обо всем, что произошло внизу.

Мы не сказали друг другу и десяти слов до самого Крэйджмора. Он не поверил мне. И никогда не поверит.

Дядюшка Артур тоже не поверил мне, и я знал, что он не поверит мне даже на смертном ложе. Но его реакция была совершенно иной: он был в восторге. Он действительно был совершенно беспощаден в таких делах. Но самое любопытное заключалось в том, что, как мне показалось, пятьдесят процентов заслуги в проведении этой якобы экзекуции он приписал себе.