48 часов

— Простите ради Бога… Я очень сожалею о тех словах, которые я сказала вам недавно… Я для этого и пришла… сказать, что я очень сожалею о сказанном и о том, что так стремительно ушла. У меня нет права судить других. И кроме того, я не подумала. Но вы должны понять… Я была в шоке. Видеть, как убивают… Даже не убивают… Это была, скорее, экзекуция. Я понимаю позицию сэра Артура: «Убить или быть убитым», но ведь вы ничем не рисковали… Вы это сделали так, как будто это было для вас чем-то совершенно обычным…

Голос ее дрожал все сильнее, пока совсем не замер.

— Ну что ж, дорогая, вы очень точно сформулировали свои мысли, — вмешался дядюшка Артур. — Только я должен вывести вас из заблуждения: Калверт сегодня убил не двоих, а троих. Третьего — еще до вашего прибытия на наше судно. И все-таки Филипп Калверт — не убийца. У него действительно не было выбора. Вы сказали, дорогая, что он убивает совершенно хладнокровно, не мучаясь потом угрызениями совести. В каком-то смысле вы правы, потому что иначе он просто сошел бы с ума. На самом деле это для него совсем не так просто. Он работает не из-за денег. Можно даже сказать, что оплата его труда совершенно не соответствует уровню этого труда. — Это я напомню шефу при первом же разговоре наедине! — Занимается Калверт своим делом также и не из любви к сильным ощущениям, поскольку его увлечения лежат совсем в других областях — это музыка, астрономия, философия. Но есть вещи, которые волнуют его больше всего: он хочет, чтобы люди понимали разницу между добром и злом, законом и беззаконием, и, когда эта разница уж слишком затирается и зло грозит уничтожением добру, он не колеблется перед применением средств, необходимых для возвращения равновесия. И в конце концов это делает его, вероятно, лучше нас с вами, дорогая Шарлотта.

— Вы забыли еще кое о чем, адмирал, — решился вставить я. — Ко всему вами сказанному необходимо добавить, что еще я повсеместно знаменит своей трогательной любовью к детям.

— Прошу меня простить, Калверт, я понимаю, что вам могло быть не очень приятно все это слушать, но я должен был это сказать. Если Шарлотта сочла необходимым вернуться и извиниться перед вами, я счел необходимым сказать ей пару слов правды о вас.

— Ну, я думаю, что Шарлотта вернулась сюда не только по этой причине, но еще и потому, что ее пожирает женское любопытство, куда это мы направляемся.

— Вы не возражаете, если я закурю? — спросила Шарлотта;

— Если вы не будете чиркать спичками перед моими глазами.

Она закурила сигарету и сказала:

— Вы угадали, меня действительно пожирает любопытство. Но не по поводу того, куда мы направляемся, это я знаю. Мы идем к Лох Хаурону, вы же сами мне об этом сказали. Зато я хотела бы знать, что здесь происходит. Что означает эта страшная таинственность? Эти ваши странные появления на «Шангри-Ла»? Что именно оправдывает убийство трех людей за один вечер? Кто вы, собственно, такие и что здесь делаете? По правде говоря, сэр Артур, я никогда не верила, что вы являетесь представителем ЮНЕСКО, теперь я утвердилась в этом. Может, вы мне ответите? Кажется, я имею право знать правду.

— Не говорите ей ничего, — посоветовал я дядюшке Артуру.

— А почему бы нет? — засопел дядюшка. — Хочет этого или нет миссис Скаурас, но мы действительно сидим в одной лодке. А кроме этого, она действительно имеет право все знать. Впрочем, через несколько дней вся эта история и так перестанет быть тайной.

— Вы не подумали об этом, сэр, когда угрожали сержанту Макдональду за разглашение государственной тайны.

— Это так. Но я сделал это, чтобы он не осложнил все дело, рассказывая направо и налево обо всем… А миссис Скаурас… Я хотел сказать, Шарлотта… Она не может этого сделать, я совершенно убежден в этом. Шарлотта наш милый и старый друг, я ей абсолютно доверяю. Она должна все знать.

— У меня такое впечатление, — сказала Шарлотта спокойно, — что ваш сотрудник, адмирал, не очень меня любит. А может, он вообще не любит женщин?

— Очень люблю, — ответил я. — Я только хотел напомнить адмиралу одно из его золотых правил: «Никогда, никогда, — я не помню, сколько должно быть этих «никогда», но не меньше пяти, — ничего никому не рассказывать без абсолютной необходимости». В данном случае я не вижу этой абсолютной необходимости.

Дядюшка Артур закурил одну из своих отвратительных сигар, показывая тем самым, что он совершенно меня игнорирует. Его золотые правила, естественно, никак не распространялись на представителей британского высшего света.

— Дорогая Шарлотта, — сказал он, закурив, — речь идет об исчезновении судов. Точнее, пяти, не считая некоторого количества совсем, мелких.

— Также пяти, — уточнил я.