42-я параллель

Вернувшись в отель «Айвенго», она поднялась к себе в комнату, улеглась на удобную никелированную кровать и стала разглядывать свою маленькую комнатку с белой деревянной обшивкой и бледно-желтыми обоями в блестящую полоску более темного цвета, с кружевными занавесками на окне и тяжелой портьерой. На потолке была трещина в штукатурке, и ковер потерся, но отель был, по-видимому, очень изысканный, и жили в нем все больше пожилые супружеские пары – мелкие рантье, – и прислуга была пожилая и вежливая, и она в первый раз в жизни почувствовала себя дома.

Когда весной Эвелин Хэтчинс вернулась из Европы в большой шляпе с пером и с полным коробом рассказов о Salon des Tuileries и Rue de la Paix, музеях, выставках и Опере, она нашла, что Элинор стала совсем другая. Элинор казалась старше своих лет, одевалась просто и элегантно и говорила колюче и с горечью. Она бросила занятия на курсах и хождение в Институт изящных искусств и много времени проводила с соседкой по отелю «Айвенго», некой мисс Элизой Паркинс – особой, как говорили, очень богатой и очень скупой.

В первое же воскресенье по возвращении Эвелин Элинор позвала ее к себе пить чай, и они сидели в душной гостиной и изысканным полушепотом разговаривали со старой леди. Эвелин расспрашивала об Эрике и Морисе, и Элинор сказала, что, вероятно, у них все благополучно, но что они почти не виделись с тех пор, как Эрик потерял работу у «Маршалл Филд». Вообще, говорила она, Эрик не оправдал ее надежд. Они с Морисом сильно пили, показывались в сомнительном обществе, и Элинор редко встречалась с ними. Каждый день она обедает с мисс Паркинс, и та очень о ней заботится, покупает ей платья, берет с собой кататься в парк, а изредка и в театр, когда ставят что-нибудь действительно достойное внимания – скажем, выступает Минни Маддерн Фиск или Рай Бэйтс Поуст в какой-нибудь интересной Пьесе. Мисс Паркинс, дочь богатого содержателя бара, в Юности была жестоко обманута одним молодым адвокатом, которому она поручила помещение части своего капитала и в которого вскоре влюбилась. Он сбежал с другой девушкой и изрядной суммой наличными. Определить в точности, сколько он ей оставил, Элинор так и не удалось, но по тому, как мисс Паркинс всегда брала самые лучшие места в театре, и обедала в самых дорогих ресторанах и отелях, и экипаж брала не меньше чем на полдня, куда бы она ни ездила, Элинор заключила, что осталось ей более чем достаточно. Когда, распрощавшись с мисс Паркинс, они поехали ужинать к Хэтчинсам Эвелин сказала:

– Ну право же, не могу понять, что ты находишь и этой… этой сморщенной старой деве… А мне так не терпелось задать тебе миллион вопросов и рассказать миллион новостей… Я от тебя этого не ожидала…

– Я очень ценю ее, Эвелин. Мне казалось, что тебе интересно будет познакомиться с моим близким другом.

– Ну конечно, дорогая, но только как хочешь – я тебя не понимаю.

– Что ж, тебе вовсе не обязательно встречаться с ней хотя по всему видно, что ты ей понравилась.

Идя со станции подземки к Хэтчинсам, они разговорились как бывало, в прежнее время. Элинор рассказывала о неладах между мистером Спотманом и миссис Поттер и о том, как оба они стараются привлечь ее на свою сторону, и очень рассмешила Эвелин, а Эвелин призналась, что, возвращаясь на пароходе «Крунланд», она по уши влюбилась в молодого человека из Солт-Лейк-Сити и как это приятно после всех этих иностранцев, а Элинор дразнила ее, говоря, что он, должно быть, мормон, а Эвелин смеялась и говорила, что нет, он судья, но, впрочем женат.

– Вот видишь, – сказала Элинор. – Ну конечно он мормон.

Но Эвелин утверждала, что знает наверное и что, разведись он с женой, она сию же минуту вышла бы за него замуж. На это Элинор возразила, что она не признает развода и если бы они в это время не подошли к подъезду, то непременно бы поссорились