42-я параллель

На беленой стене редакции кто-то нарисовал карикатуру: рабочего, помеченного буквами ИРМ, который давал пинка в зад жирному человеку в трубообразном цилиндре, с надписью: «Шахтовладелец». Над рисунком ребята стали выводить слово «солидарность», но готово было только «солида».

Однажды ноябрьским вечером Билл Хейвуд выступал в Союзе горняков. Мак и Фред Хофф пошли, чтобы дать отчет о его выступлении в газете. Среди широкой долины город казался заброшенной, старой свалкой, насквозь продуваемой воющим ветром и хлещущей вьюгой.

В зале было жарко и душно от испарений больших тел, табачной жвачки и грубого сукна, которое годами впитывало запах лачуг, керосиновую копоть, печную гарь, сальный чад и крепкий дух виски. В начале митинга народ беспокойно ерзал, шаркая ногами и отхаркиваясь. Маку тоже было не по себе. В кармане у него лежало письмо Мейси. Он знал его наизусть:

Милый мой Фейни,

случилось именно то, чего я так боялась. Ты знаешь, о чем я говорю, дорогой мой муженек. Идет уже третий месяц, и я так боюсь, и никого нет, кому бы я могла сказать об этом. Милый, приезжай сейчас же. Я умру, если ты не приедешь. Честное слово, умру, и я так тоскую здесь 108 без тебя и так боюсь, что кто-нибудь заметит. И то уж нам придется куда-нибудь уехать, как только мы поженимся, и долго не возвращаться сюда. Если была бы хоть какая-нибудь надежда найти работу, я приехала бы к тебе в Голдфилд. Я думаю, хорошо бы нам уехать в Сан-Диего. У меня там есть друзья, и они говорили, что там чудесно, и там мы бы всем сказали, что давно женаты. Ну пожалуйста, приезжай, мой милый. Я так без тебя тоскую, и так ужасно выносить все одной.

Крестики – это все поцелуи.

Любящая тебя жена

Мейси.

+ + + + + + + + + + + + +

Большой Билл говорил о солидарности и сплоченности перед лицом правящего класса, и Мак в это время думал, как поступил бы сам Большой Билл, окажись у него в такой беде любимая девушка. Большой Билл сказал, что пришло время строить новый мир в скорлупе старого и что рабочие должны быть готовы взять в свои руки промышленность, которую они создавали своим потом и кровью.

Когда он сказал: «Мы стоим за единый большой союз», все уоббли в зале закричали и захлопали. Фред Хофф, хлопая, толкнул Мака:

– Валяй, Мак, чтоб небу стало жарко.

– Эксплуатирующие классы будут бессильны перед солидарностью всего рабочего класса. Солдаты – те же рабочие. Поймут они историческую роль солидарности – и правящий класс не сможет заставить их расстреливать своих братьев. Рабочие должны понять, что каждая мелкая схватка за повышение заработка, за свободу слова, за сносные жизненные условия имеет смысл только как часть большого боя за революцию и кооперативное государство.

Мак забыл о Мейси. К тому времени как Большой Билл кончил говорить, мысли Мака уже забежали вперед, и, собственно, он не слышал конца речи, но он весь пылал и кричал до изнеможения. Он и Фред Хофф кричали, коренастый, скверно пахнувший шахтер-чех рядом с ними хлопал, одноглазый поляк сзади них хлопал, и орава итальянцев хлопала, маленький японец, официант из Монтесума-клуба, хлопал, и саженного роста фермер, который пришел в надежде поглазеть на побоище, тоже хлопал.

– Вот чешет, сукин сын, так чешет, – повторял он. – Штат Юта, говорю я вам, – вот где водятся настоящие мужчины. Я сам родом из Огдена, чуешь?…

После митинга Большой Билл пошел в редакцию, шутил со всеми и, присев за стол, тут же написал статью для газеты. Потом вытащил фляжку, и все выпили, кроме Фреда Хоффа, которому не нравилось, что Большой Билл пьет и что пьют другие; а потом, спустив очередной номер в машину, все они улеглись спать, усталые, возбужденные и довольные.

Проснувшись на другое утро, Мак вспомнил о Мейси и снова прочел ее письмо и долго сидел на краю койки, пока не поднялись товарищи. Он окунул голову в ведро ледяной воды из колодца, которая так замерзла за ночь, что ему пришлось плеснуть котелок кипятку, чтобы растопить толстую корку; но он так и не избавился от неприятного ощущения, что голову ему сжимает точно обручем… Когда они вместе с Фредом Хоффом пошли завтракать в китайскую закусочную, он заикнулся было, что собирается вернуться в Сан-Франциско и жениться.