400 вопросов и ответов о вере, церкви и христианской жизни

Но когда советская власть утвердилась как государственная форма правления, а не как банда разбойников, тогда тот же Патриарх Тихон, исходя из того, что любая власть попущена Богом, по нашим ли грехам или по какому-то неведомому нам Промыслу, стал искать пути ежели не доброго, то, по крайней мере, реалистического с ней сосуществования. Иначе и быть не могло. Что же касается чрезмерных компромиссов или как бы даже раболепства перед правящей властью, которые видятся в нашей церковной жизни 40-70-х годов, то надо прямо сказать, что если бы не было всех этих, иных из нас смущающих по форме, реверансов в сторону власть предержащих, то легальное существование Церкви в те годы было бы просто невозможно. И тогда православные лишились бы возможности крестить детей, отпевать своих близких, хотя бы изредка исповедаться, причаститься, помянуть тех, о ком хотели бы помолиться. И все это было бы значительно страшнее, чем та видимая нечистота одежд, которая приобреталась из-за всех этих телеграмм соболезнования, поздравительных приветствий и официальных докладов.

До сих пор распространяются слухи о непосредственном сотрудничестве некоторых священнослужителей с КГБ. Как сегодня Церковь относится к тому, что списки имен крещаемых должны были в обязательном порядке передаваться органам?

Списки передавались не в КГБ, а в структуры Совета по делам религии. Можно, конечно, говорить, что это одно и то же, но ведь был создан специальный государственный орган. В хрущевские годы (кстати, не раньше) государство начало требовать, чтобы все крестины, все требы регистрировались. Что можно было сделать? Видимо, только то, что и происходило в реальной церковной жизни. Те, кто не боялись нести крест исповедания, пострадать, если потребуется, за Христа (а таких, надо сказать, было немало), по-прежнему продолжали крестить детей, отпевать близких. Кроме того, огромное количество священников множество крестин совершали тайно: либо в храме, но без регистрации, либо дома.

Я хорошо помню московскую церковную жизнь начала 80-х годов, когда регистрация каждых вторых крестин, особенно если это был не младенец, а взрослый человек, так или иначе не производилась. И я не знаю, что еще другое в те годы можно было бы сделать.

Что же касается досмотра за верующими, то, действительно, почти при каждом храме был назначен от органов некий уполномоченный, который особенно и не старался подделаться под православного. Однако верно и другое - и, видимо, в этом суть вопроса — что помимо внешнего контроля предполагался и более страшный контроль. Я имею в виду добровольное или недобровольное — путем принуждения, угроз — сотрудничество с КГБ некоторых церковных людей, которое могло выражаться в предоставлении той или иной информации о так называемых неблагонадежных с точки зрения властей верующих.

Сотрудничество с КГБ означало еще и необходимость доводить до сведения органов то, что верующие говорят на исповеди?

Я не думаю, что кто-то на исповеди каялся в злодейском заговоре против советской власти, или в написании антисоветских романов, или в хранении и распространении диссидентской литературы. КГБ интересовало само присутствие тех или иных людей в храме. И в основном собиралась информация, связанная с зарубежной деятельностью Церкви. Но поскольку работа, направленная на разложение церковной жизни, на ее ликвидацию, нашим атеистическим государством в тех или иных — мягких или жестких - формах всегда проводилась, то попытка подобрать по возможности компромиссные, неяркие, как тогда говорилось, «нефанатичные» кадры духовенства за долгие годы советской власти давала свои плоды. А те священники, которые не шли ни на какие компромиссы, либо высылались служить куда-то подальше от центра, либо подвергались жестким административным мерам взыскания. Впрочем, читая документы Совета по делам религии, ныне открытые, видно, что и в 60-е, и в 70-е, и в 80-е годы оперуполномоченные постоянно жаловались на архиереев, которые вопреки установленным сверху приказам ездили по приходам, старались служить там, где народа поменьше или где храм был под угрозой закрытия; на священников, которые подавали одни сведения о требах, а на деле совершали их неизмеримо больше, занимались катехизаторством, организовывали молодежные приходские хоры и т. д. Церковная жизнь прорывалась вопреки всем государственно-административным преградам, хотя, безусловно, за годы советской власти Церкви пришлось принести большие жертвы ради того, чтобы она не была уничтожена. И не надо скрывать, что были священнослужители, которые в своих компромиссах с правящей властью зашли слишком далеко. Они, а не Церковь должны в этом каяться.