40 лет среди грабителей и убийц

Оставшись наедине с Антиповой, после того как городовой водворил ее в камеру, Федосова начала громко плакать и проклинать полицию, чем, естественно, возбудила сочувствие Антиповой. Слово за слово, и к вечеру между двумя женщинами установились самые дружеские отношения. Так прошел весь день и ночь. На следующий день сторожить камеру явился Федосов, муж агентши. Он пошатывался и бормотал что-то невнятное.

При виде этого стража Федосова сообщила на ухо своей соседке, что как только этот проклятый городовой уляжется на деревянную скамейку и захрапит, она, Федосова, намерена бежать.

– Я знаю здесь все ходы и выходы, а этот пьяница будет лежать, как колода,– добавила Федосова.

– И я с тобой,– проговорила Антипова, соблазнясь намерением Федосовой.

– Как хочешь,– безразличным тоном сказала Федосова.

Городовой начал похрапывать, а Федосова и не думала приводить в исполнение свое намерение. Она о чем-то задумалась.

– Ну, что же ты?

– Да вот думаю, что убежать-то мы убежим, а куда я затем денусь? Полиция начнет разыскивать, надо на первых порах уехать из Питера, а потом, когда горячка пройдет, можно и воротиться. Беда только в том, что уехать из города и прожить на стороне денег стоит, а у меня медный пятак за душой. С ним далеко не уйдешь!

– Ну, об этом не сомневайся! – самодовольно проговорила Антипова.– Деньги у нас будут. Правда, у меня с собой в чулке всего двугривенный, но нам только дойти до Смоленского кладбища, и у нас тысячи будут. На все хватит…

– Ну, тогда медлить нечего, иди тихонько к двери, а я за тобой. Надо наблюдать за солдатом. Ишь как, собака, храпит!

Антипова начала медленно, на цыпочках приближаться к заветной двери, за ней в трех шагах следовала Федосова, не спуская глаз с городового. Когда Антипова отворила дверь из камеры, Федосова, проходя мимо мужа, шепнула ему: «На Смоленское кладбище» – и тотчас догнала Антипову, которая ничего не заметила.

Нечего и говорить, что беглянки без всяких препятствий выбрались на свободу из полицейской части и после двухчасовой ходьбы достигли Смоленского кладбища.

У ворот кладбища уже стояли сторож и какой-то малый, одетый в большие сапоги и пиджак. Проходя ворота, Федосова мигнула этому незнакомцу, пристально смотревшему на Антипову. Тот же, в свою очередь, сделал знак рукой, как бы говоря: «Будь покойна, все наготове».

Они шли очень долго. Антипова все искала взглядом на заборе какой-то только ей известный знак. Федосовой уже начало овладевать беспокойство. Но вот Антипова на мгновение остановилась, подошла близко к забору и, увидев на нем мелкую надпись красным карандашом «лево», свернула с мостков в левую сторону и сказала следовавшей за ней по пятам Федосовой:

– Теперь и конец близок.

Уже вечерело, кладбище погружалось во мрак, когда обе женщины подошли к могиле с покосившимся крестом.

– Муженек мой покойный здесь лежит,– сказала Антипова.– денежки стережет!

Она нагнулась и начала разрывать могилу.

– Мы эту работу мигом за вас окончить могем-с… – сказал вдруг выросший как из-под земли парень, которого они встретили у ворот кладбища.

С ним было еще два человека.

– Сыщики! Бежим! – с деланным испугом проговорила Федосова.

– Ну, зачем же бежать,– усмехнулся парень. Женщин задержали, а из могилы вырыли пакет, завернутый в газетную бумагу, с четырьмя тысячами рублей с лишком…

Процентные бумаги отца Иоанна были здесь все до единой.

– Ну что, матушка? – сказал я Антиповой, когда ее привели. – Не уберег муж-покойник денег-то, а?

Антипова угрюмо промолчала…

***

Москаленко пошел в арестантские роты.

Пьяный зверь

Пятнадцатого января, около трех часов утра в сыскную полицию поступило сообщение, что в доме барона Фредерикса по Орловскому переулку, в меблированных комнатах новгородской мещанки Елены Григорьевой найден мертвым в своем номере отставной чиновник Готлиб Иоганнович Фохт.

***

Я немедленно командировал в Орловский агента полиции. Туда же приехали судебный следователь, товарищ прокурора, полицейский врач и лица судебно-полицейского ведомства.

Глазам прибывших предстала небольшая комната, серенькая, грязная. У правой от входа стены – узкая железная кровать. Кровать постлана, но не смята. Мертвый Готлиб Фохт лежит спиной на полу. его левая нога покоится на кровати. Одет он в чистое нижнее белье, тоже не смятое. Полицейский врач приступил к наружному осмотру покойного.

– Ваше мнение? – обратились к врачу товарищ прокурора и судебный следователь.– Имеем ли мы дело со случаем скоропостижной естественной смерти, или есть данные предполагать насильственную кончину?

– Я не усматриваю явных следов насилия,– ответил врач,– правда, есть маленькие ссадины под бровями и на шее и небольшая рваная ранка за левым ухом… Но я полагаю, что этих данных еще мало для картины насильственной смерти. Положение трупа наводит меня на мысль,– продолжал врач,– что смерть застала Фохта внезапно, когда он собирался ложиться. Он вдруг почувствовал дурноту, хотел вскочить, но уже не мог, и навзничь, мертвый, грохнулся на пол. Левая нога осталась на кровати.

– Но ссадины, ссадины!