3d, или Дела семейные

— Сейчас намокнет ваша красивая сорочка, — она попыталась отстраниться, но он ей не дал.

— Тихо! Я вас не отпускал никуда. С сорочкой разберемся, если возникнет необходимость. Вы вообще когда в последний раз плакали в чью-нибудь сорочку? — строго спросил он.

Она подняла на него недоуменный взгляд.

— А это обязательно делать?

— Мне кажется, иногда нужно. А как это выглядит — плакать в сорочку, пить ночь напролет или еще что-нибудь — уже не важно, главное, чтобы было, с кем.

— Вы пытаетесь совместить известные вам приемы?

— Ну да. Давайте разложим по полочкам вашу ситуацию. Операция на самом деле нужна? Нет возможности вылечиться как-нибудь без нее?

— Нет, я слишком затянула. Доменика сказала, если хотя бы месяц назад…

Он улыбнулся.

— Я не буду спрашивать вас, что вы делали месяц назад. Мне тоже случалось, гм, не обращать внимания на разные сбои в организме. Дальше. Вы знаете хирурга, который будет вас оперировать?

— Да, Доменика нас познакомила.

— Вы доверяете ему?

— А что остается? Доменика его знает, она плохого не посоветует.

— Значит, и впрямь ничего не остается, кроме как сдаться на милость этого самого врача. И пусть он все сделает в лучшем виде.

— Но я боюсь! Я очень, очень боюсь, — проговорила она и снова расплакалась.

— Это нормально, сердце моё, — подушечки его пальцев скользили по ее щеке, потом по шее. — Вы живой человек, а человеку свойственно испытывать страх. Не поверите, мне тоже случается бояться.

— Вам? — она удивилась.

— Я тоже живой, представьте себе. Знаете, чем хорошо лечить такой вот иррациональный страх за свою жизнь?

— Чем? — она вправду заинтересовалась.

— Совсем немного ласки, и вы сможете взглянуть на ситуацию под другим углом, — его лицо было совсем, совсем рядом с ее лицом. — Вместе мы прогоним любые страхи, и все станет проще, вот увидите!

— Я верю вам, но…

— Какие могут быть «но»? Что изменилось, Элоиза?

— Ничего. Только… — она запнулась.

— Что «только»?

— Вы действительно хотите это услышать?

— Конечно!

Она мрачно взглянула на него и выложила:

— У меня кровотечение. Уже третью неделю. Очень сильное. Мои внутренности болят, не переставая. Ну какая тут ласка, скажите? Я ничего не могу и ничего не хочу.

Он на мгновение зажмурился, потом прижал ее к себе.

— Бедная моя Рафаэлита, — он продолжал гладить ее по голове. — Как можно вам помочь, скажите?

— Да чем тут поможешь? Только хирургия, а о том и речь. Сейчас разве что правда еще выпить, — она потянулась, хотела плеснуть себе в бокал, но он перехватил ее руку.

— Сами будете себе наливать, если вздумаете пить в одиночестве, понятно? — налил и дал бокал.

У нее снова потекли слезы. Она сняла с плеч его руку, встала.

— Знаете, мне, наверное, пора спать.

Элоиза ушла к себе, бродила по спальне, переодевалась, ходила в ванную, потом попыталась лечь спать. Но спать не получалось. Она встала, отворила дверь и вернулась в гостиную. В шелковой пижаме и с заплетенными в косу волосами.

Он никуда не ушёл, крутил бокал в руках. Посмотрел на неё с интересом.

— Я подумала, что спать сейчас все равно не получится, надо выпить еще, а после уже и уснуть будет проще, — сказала она и села на диван рядом с ним.

— То есть, налить еще? — спросил он.

— Да. Наливайте.

Они выпили, после чего она сообщила ему, что он очень любезен, и вечер, несмотря не на что, удался. Потом, кажется, выпила еще. Алкоголь и усталость брали верх, спать хотелось. Но не хотелось уходить. Кажется, он всё-таки снял свою белую сорочку и сказал, что жарко. А потом она все-таки уснула. Прямо на диване. Или у него на плече?

04. О вредных привычках

* 8 *

Элоиза открыла глаза. В комнате было светло и очень солнечно, только комната была какая-то не такая. Да и не только комната… Она открыла глаза полностью и встретилась глазами с ответным взглядом. Себастьен? Она с Себастьеном? И что в итоге было вчера?

Видимо, на ее лице отразились все эти вопросы и еще некоторые другие, поэтому Себастьен поспешил сказать:

— С добрым утром, Элоиза. Я надеюсь, вам хорошо спалось?

— Монсеньор, простите меня за вчерашнее, — начала было она, но он закрыл ей рот поцелуем, а через некоторое время вежливо, но очень твердо произнес:

— Ни слова больше, Элоиза, — увидев, что она послушно замолчала, продолжил уже намного мягче: — Когда в моей постели просыпается прелестная женщина и первое, что она говорит — называет меня монсеньором и просит прощения, мне остается только пойти и застрелиться. А если эту женщину зовут Элоизой де Шатийон, я вообще теряю всякие опоры в жизни.

— Хорошо, я поняла. С добрым утром, Себастьен.

— Вот, так значительно лучше. Я вижу, у вас есть вопросы? — он озорно улыбнулся.

— Да, два.

— Озвучите?

— Гм… Сколько я вчера выпила и как здесь оказалась.