33

Антон не ответил. Связь Татьяна Моловец — Ирина Соколова была вполне очевидна и понятна, хотя сильно ими не афишировалась. Фотомодели. Общий бизнес. Дальше, связь переходила к мужу Ирины, Евгению Соколову. Друг детства Саши или её надзиратель? Именно он мог быть тем, кто наблюдал за поисками Саши относительно Толика. Потому-то она и нашла Елену в качестве филёрши… Безусловно, Саша должна была знать и о наркотрафике проходящим через дом матери. От того «тётя Таня» и закрепила молодого гимнаста за своей дочкой, поженив пацанчика на богатой подружке, Ирине Орловой. Короче говоря, Соколов не спускал с Саши глаз, предупреждая колебания молодой девушки в нежелательную сторону. Он «дружил» с её компанией, заодно выискивая студенческий рыночек сбыта дури… Теперь брат Ирины. Тот самый, что подвозил покойную Нелидову до дома… Машинка у него сломалась в ста шагах от её пятиэтажки.

— Вот ведь круговая порука. — Раздражённо прорычал Антон и взялся было за чат, но его отвлёк Захаров. Он выглядел усталым и встревоженным.

— Ногу Анатолию Анатоличу начисто перевязали, обезболивающими напичкали, — доложил он, — надеюсь, жить будет.

Следователь благодарно кивнул, глянул вниз, на процессию с носилками. Толика уже загружали в машину.

— Постойте! — Крикнул он санитарам. — Я щас спущусь!

«Обзвони всех участковых в чьих районах проживают наши гости.» По пути строчил он Димычу. «Пусть они их всех навестят сегодня же… под любым предлогом… и проверят одни ли они…»

«Васспонял».

Во дворе Антон влез в карету «Скорой помощи» и уселся рядом с носилками. Толик услышал его, но закрыв глаза, сделал вид, что «отключён».

— Болит нога? — С неподдельным сочувствием поинтересовался Антон. Молчание в ответ. Антон, привстал, создавая как можно больше шума и протянул руку к ране. — Щас посмотрим…

— Болит! — тут же огрызнулся Толик. Его раскрывшиеся глаза блеснули злобой.

— Это хорошо, что болит. — Вернулся на место следователь. — Я вам вот что скажу, хм, Анатолий Анатолич. С одной стороны, я понимаю, что с вами произошло…

— Да, я тоже в курсе… — насмешливо фыркнул пострадавший.

— Нет, я о вашей с Валентиной матери. — Антон сделал паузу, наблюдая за выступившими от напряжения скулами собеседника. В яблочко! — Феодоре Ивановне было сорок два года, когда она родила вас. Отец не известен… Я видел это сморщенное существо на фотках. Вязаная шапочка и каракулевое пальтишко на все сезоны, впалая грудь и тусклые глаза. Кто фотографировал её? «Друзья»?

Толик скривился. Вопрос не нуждался в ответе. Антон понимающе кивнул.

— Она очень гордилась своим сыном. Такой высокий и статный он получился, такой умный и симпатичный… Она настолько безумно поклонялась своему детищу, что не могла оторваться от него. Она приходила в школу во время занятий, садилась на лавочке в прихожей и ждала своё сокровище… Каждую переменку вам приходилось видеть, как учащиеся с отвращением и изумлением смотрели на это жутковатое создание, мрачное воплощение тайной любви, сгусток вашей скорби… «Твоя прабабушка?» спрашивали они. Вы согласно кивали, надеясь, что никто не узнает о том, что это убогое позорище — ваша мать! Но время шло и даже смена школ не смогла уберечь вас от постыдного открытия. Наверное, где-то к пятому-шестому классу нахлынула первая волна насмешек. Вы отбивались, злились, плакали и упрашивали мать не приходить в школу. Но она в своём женском эгоизме не понимала вас. «Он такой умный, такой красивый, такой талантливый!» — говорила она всем. — «Смотрите, это мой… мой сын!». И вот наступил момент, когда шутки перешли в издевательства самого интимного тона… На тему «А кто отец?». Кто-то выдвигал предположения о том, что это был смотритель зоопарка, перепутавший клетку шимпанзе с квартирой своей любовницы… А кто-то, из наиболее нахальных остряков, начал подкидывать идеи о том, что Феодора Ивановна либо купила «посошок» в спермобанке, либо… ах, вот это самое больное… прилично заплатила молодому Казанове за пол часика…

Толик даже не дёрнулся при этих словах. Он безмятежно улыбнулся. Антон ожидал подобного безразличия. Ничтожнее самого низкого преступления, безнравственнее самого чёрного греха… Равнодушие.

— Учителя тоже косились на вашу мать, так как ко всему прочему, считали её сумасшедшей. — Продолжал следователь. — Ведь вы не были отличником… Никому и в голову не приходило, насколько унижали вас эти насмешки, особенно тогда, когда вас стали интересовать девушки… Они же смеялись над остротами хамов. «Поздний сын» стал серым козлом отпущения… И вот, наконец, произошло то, что в психологии называется "кризисной идентификацией". Вы превратились в того, кого очень боялись. В тех самых уродцев, которые питали своё достоинство и самолюбие лишь тем, что причиняли боль другим, глумясь над тайнами тех, кто пытался их скрыть. Ваше «я» трансформировалось в того, кто тешит себя издевательствами, гоняясь за краснеющими от стыда жертвами. Вы научились острить и не только. Ваша злоба нашла лучший способ своего воплощения — театрально-драматическую жестокость…