2г0в2н0

После молитвы, батюшка попросил Галину съездить за просфорами к прихожанке домой и заехать проведать болящую. Я попросился поехать с ними, сказал, что мне надо рассаду забрать, но батюшка сказал, что заберёт сам, а нам лучше остаться в церкви, чтобы не закрывать её на замок, потому что Егор спал, а Феодора ушла куда-то. Так и поступили, они уехали, а мы остались, но не прошло и пары минут как на велосипедах приехали две женщины, привезли пирог, забрали купленные днём цветы и поехали высаживать на могилке преподобного. Мы тем временем придумывали как нам добраться до дачи, общественный транспорт не ходил, а Галина выпила, позвонили знакомому таксисту Калысу, но он не взял трубку. Меня это всё начало раздражать, ещё и Галина с батюшкой долго не возвращались. Мы сидели за столом под навесом и не знали, что делать, забрал ли вообще батюшка рассаду.

Конечно же они приехали, вместе с рассадой и Галина сказала, что поедем домой несмотря на то, что она выпившая. Батюшка благословил нас, и мы уехали. Всю дорогу Галина молчала и гнала по дороге, мы тоже не проронили ни слова, я любовался видом – разноцветными полями, горами, с моей стороны были горы, а со стороны Юли – озеро. Так мы молча и докатились до Галининой дачи, взяли свою рассаду и потопали к себе, где нас ждала перекопанная с говном земля и покосившийся дом.

На следующий день, с утра мы принялись высаживать рассаду, у нас были помидоры – розовые, жёлтые, подарочные и ещё какие-то с носиком, также мы взяли перцы болгарские и баклажаны. Прокопались весь день в огороде, вечером открыли воду и залили грядки. Не могу сказать, что мне это нравилось, земля не моё, копаться в огороде не так уж тяжело физически, но внутри что-то обрывается, надламывается, всё это не то, на что мне хочется тратить время, да и потом рассада не дешёвая, всё же проще купить эти самые помидоры. Пусть их растят те, кто получают от этого удовольствие или просто не могут ничего другого делать. Я не вижу никакого чуда в том, что ты сажаешь в землю семечку, а оттуда вырастает помидор, тыква, арбуз, да не важно что, не для меня это и всё.

Наши последующие дни в течение двух недель начинались с того, что мы укрывали лопухами от солнца рассаду, днём собирали вишню, абрикос, ставили вино, вечером убирали лопухи и шли открывать воду. Вообще о жизни на даче мало, что можно написать, тоска и полная безнадёга с закрытыми границами, военными блокпостами, всё больше и больше это напоминало апокалипсис, хотя я и старался об этом не думать, но мысль впивалась в мозг и разъедала его изнутри, как вредоносный паразит. С соседом Сергеем мы не общались, он приходил к нам иногда с нелепыми просьбами или предложениями, так он отдал нам черешневое дерево, если мы сумеем сохранить его от шпаков, чего я только не пытался сделать, но сохранить не удалось, мы собрали, в итоге, всего ведро черешни, и то недозревшей. Конечно, мы поставили вино из него, мы из всего ставили вино, что попадало нам под руку, я как одержимый возился с ним, хватался, будто за спасительную соломинку, вино было единственной надеждой, билетом отсюда, из Богом забытого места. Мне с юности была интересна жизнь отшельника, я ходил в горы и мне всегда казалось, что я легко смогу уйти в затворничество. Но одно дело – добровольно и знать, что ты всегда можешь вернуться в мир, и совсем другое, когда из тебя сделал затворника вирус, забрав шанс на перемены. Скорее всего я просто не смог вести замкнутый образ жизни, и зачем мне только было это интересно, нет бы забивать голову более материальными вещами, хотя нет, не так, не материальными, а желанными, придумал себе когда-то отшельничество и получил его, надо придумывать, то, что действительно хочется, то от чего я буду получать удовольствие. Но как я мог понять, что не буду получать удовольствия от затворничества, мне ведь в городе казалось, что, уйдя, я буду счастлив, а на деле вышло всё не так. А может я просто нигде и никогда не буду счастлив, буду гнать себя по планете, пока уже не останется сил мчаться куда-то, убегая от общества или от одиночества, так от чего же я бегу или может я, зачем-то гонясь, может это идеальный мир, который я придумал себе и его конечно же не существует. Как бы то ни было, все эти мысли не давали мне спокойно спать, писать для меня стало тяжким трудом, каждое слово через силу выдавливалось, возможно, от этого слова становились натуральнее, живее, выстраданнее, к каждому выдавленному слову прилагались неимоверные усилия, но это ведь всё те же слова. Вот ты, читатель, чувствуешь, как я давил слова из себя, как я старался, прилагал неимоверные усилия, есть что-то в этих словах, то, чего нет в других таких же, а ведь в каждом – я сам, во всем тексте заключена моя душа, мой зов, моя история…