2666

Тем же самым вечером, после того, как Пеллетье, Эспиноса и Нортон снова выслушали от Алаторре историю встречи с немцем, они позвонили Альмендро, в смысле Свинье, — тот с удовольствием пересказал Эспиносе то, что в общих чертах уже рассказал им Алаторре. Между Алаторре и Свиньей установились отношения, чем-то похожие на связь учителя и ученика, или старшего брата с младшим братом; на самом деле это Свинья раздобыл для Алаторре стажировку со стипендией в Тулузе — отсюда видно, насколько он ценил братика: в его власти было одарить самыми престижными стипендиями в самых элегантных местах, не говоря уж о должности культурного атташе где-нибудь в Афинах или Каракасе, а что, вроде как ничего особенного, но Алаторре бы и за это был премного благодарен — хотя, по правде, в Тулузе ему было тоже неплохо. А вот в будущем, уверял себя он, Свинья станет пощедрее. Альмендро, со своей стороны, еще не исполнилось и пятидесяти лет, но творчество его за пределами Мехико пребывало в невероятном, невообразимом забвении. Зато в пределах Мехико, а также, скажем откровенно, в некоторых американских университетах, кое-кому его имя было знакомо, причем слишком знакомо. Вот как этот Арчимбольди — если поверить, что старик немец не пошутил над ними и это действительно был Арчимбольди, — раздобыл его телефон? Свинья полагал, что телефон дала немецкая издательница, госпожа Бубис. Эспиноса не без удивления спросил, знакома ли ему эта именитая дама.

— Естественно! — ответил Свинья. — Мы были на празднике в Берлине, устроили там культурное родео с немецкими издателями. Там-то нас и представили.

«Культурное родео — это, мать его, что такое?» — нацарапал Эспиноса на бумажке, которую увидели все, но только Алаторре, коему, собственно, она и была адресована, сумел расшифровать написанное.

— Я, наверное, дал ему визитку, — донесся из Мехико голос Свиньи.

— А что, у тебя на визитке — личный телефон, что ли?

— Ну да, — подтвердил Свинья. — Видно, я дал ему мою визитку А, потому что на визитке Б только телефон офиса. А на визитке С — только номер моей секретарши.

— Понятно, — сказал Эспиноса, набираясь терпения.

— А на визитке D вообще ничего нет, на белом фоне имя — и всё, — сказал, посмеиваясь, Свинья.

— Так-так, — сказал Эспиноса. — Только ваше имя.

— Точно, — подтвердил Свинья. — Имя — и все. Ни номера телефона, ни рода деятельности, ни адреса, понимаете?

— Понимаю, — сказал Эспиноса.

— А госпоже Бубис я, естественно, вручил визитку А.

— А она дала ее Арчимбольди, — покивал Эспиноса.

— Точно, — сказал Свинья.

Свинья расстался со стариком немцем около пяти утра. Поев (старик был голоден и заказал еще такос и еще текилы, пока Свинья прятал как страус голову в раздумья о меланхолии и власти), они отправились прогуляться по Сокало, посмотрели площадь и ацтекские древности, прораставшие из земли словно кусты сирени из бесплодной почвы; как там выразился Свинья, «каменные цветы среди других каменных цветов», беспорядок, который годился лишь на то, чтобы произвести еще бóльший беспорядок, добавил Свинья, пока они с немцем бродили по улочкам Сокало, пришли на площадь Санто-Доминго, где днем под арками галереи устраивались со своими печатными машинками писцы, составлявшие многоразличные письма, прошения и обращения к властям или в суды. Потом отправились посмотреть Ангела независимости на бульваре Пасео-де-Реформа, но той ночью Ангел не подсвечивался, и Свинье пришлось, наворачивая круги по площади, объяснять все это немцу, который смотрел вверх из открытого окна машины.

В пять утра они вернулись в гостиницу. Свинья ждал старика в лобби, покуривая сигарету. Вскоре тот вышел из лифта с одним чемоданом и в той же серой футболке и джинсах. Ведущие в аэропорт проспекты были пусты, и Свинья несколько раз проскочил на красный. Еще он хотел подыскать какую-нибудь тему для разговора, но тщетно. Пока они ели, он уже спросил, бывал ли старик раньше в Мексике, и тот ответил, что нет, — странное дело, обычно европейские писатели любили сюда приезжать. Но старик сказал: «Я здесь в первый раз». В аэропорт ехали многие, так что движение замедлилось. Они заехали в паркинг, старик хотел уже попрощаться, но Свинья настоял на том, чтобы пойти с ним.

— Дайте мне чемодан, — сказал он.

Чемодан катился на колесиках и практически ничего не весил. Старик летел из Мехико в Эрмосильо.

— Эрмосильо? — заинтересовался Эспиноса. — Где это?

— В штате Сонора, — ответил Свинья. — Это столица Соноры, северо-восток Мексики, рядом с границей с Соединенными Штатами.

— А чем вы собираетесь заняться в Соноре? — спросил Свинья.

Старик замялся, словно потерял дар речи.

— Я еду, чтобы узнать получше, — наконец сказал он.

Впрочем, тут Свинья не был уверен. Не сказал ли старик «научиться», а не «узнать»?

— Что узнать? Эрмосильо? — удивился Свинья.

— Нет, Санта-Тереса, — сказал старик. — Вы там бывали?

— Нет, — ответил Свинья, — я пару раз был в Эрмосильо, лекции по литературе читал… Это давно было. А в Санта-Тереса никогда не был.

— Думаю, это большой город, — сказал старик.