2666

В конце концов двое прыгнули за борт — а вода была темная и страшная, как стая волков, — и долго ныряли вокруг шлюпки, пытаясь найти тело юного Райтера, но все напрасно, и потому им пришлось вынырнуть и набрать воздуха и, прежде чем погрузиться в воду снова, спросить рыбаков на шлюпке, не вылез ли еще сопляк. И тогда, услышав их тяжелое «нет», они снова исчезли среди темных волн, похожих на зверей в лесу, и к ним присоединился еще один рыбак, и именно он на глубине около пяти метров увидел тело юного Райтера, которое плавало как оторванная от корней водоросль, лицом вверх, ярко белея в морском пространстве, и именно он схватил его под мышки и вытащил, и именно он позаботился о том, чтобы юный Райтер вытошнил из себя всю воду, что проглотил.

Когда Хансу Райтеру исполнилось десять, у одноглазой и хромого родился еще один ребенок — девочка, которую назвали Лотте. Уродилась она красавицей, и, пожалуй, это был первый человек, что жил на поверхности суши, который заинтересовал (или потряс) Ханса. Очень часто родители оставляли малышку на его попечении. Он быстро научился менять пеленки, делать смесь и укачивать младенца. Для Ханса сестричка воплощала все лучшее в жизни, и он много раз пытался нарисовать ее в той же тетрадке, где рисовал водоросли; правда, результат ему не нравился: временами на этих рисунках девочка походила на мешок с мусором, оставленный на галечном пляже, или на Petrobius maritimus — морское насекомое, обитающее в трещинах и на скалах и питающееся отбросами, или даже на Lipura maritima, тоже насекомое — крошечное, грифельного или серого цвета, которое живет в лужах на скалах.

Со временем, обуздав воображение или вкус, или собственную природу художника, он сумел нарисовать ее как русалочку — более рыбу, чем девочку, пухленькую, а не худую, и всегда, всегда улыбающуюся, да, с завидным постоянством готовую рассмеяться и заметить хорошую сторону в любом деле. Это достоверно передавало характер сестрички.

В тринадцать лет Ханс Райтер перестал учиться. Случилось это в 1933 году, когда Гитлер пришел к власти. В двенадцать он начал учиться в школе Села Говорливых Девочек. По ряду причин — причем совершенно понятных — та ему не нравилась, и потому он часто задерживался по дороге в нее, а сама дорога для него была не горизонтальной или случайно горизонтальной или зигзагообразно горизонтальной, а вертикальной, как долгое падение ко дну моря, где все — деревья, трава, болота, животные, изгороди — превращалось в морских насекомых или ракообразных, жизнь, подвешенную в воде и чуждую, в морских звезд и крабов, чье тело, как прекрасно знал юный Ханс Райтер, настолько крохотное, что туда не помещается желудок, и потому он вытягивается по их ногам, — а ноги у них огромные и таинственные, то есть в них есть (во всяком случае, для него) какая-то загадка: у краба восемь ног по четыре с каждой стороны, но имеется еще две, очень-очень маленьких, на самом деле просто крошечных и бесполезных, и растут они рядом с головой, и эти ноги или ножки, как казалось юному Райтеру, были вовсе не ножками или ногами, а руками, словно бы краб в результате долгого эволюционного процесса отрастил их себе, но еще не знал, что они у него есть. Так сколько же времени пройдет, прежде чем краб обнаружит собственные руки?

— Взмжно, — говорил юный Ханс Райтер вслух, — тылет, дветылет, десьтылет. Длго.

И так он шел к школе в Селе Говорливых Девочек и, естественно, опаздывал. И вдобавок думал совсем не о школе.

В 1933 году директор школы вызвал родителей Ханса Райтера. На встречу пошла только одноглазая. Директор пригласил ее в кабинет и сказал, если коротко, что мальчик не способен учиться. Затем протянул к ней руки, словно бы желая смягчить сказанное, и предложил определить мальчика кому-нибудь в ученики.