2666

Любопытно, подумал Амальфитано, глядя на книгу у себя в руках. Любопытно, очень любопытно. К примеру, вот этот одинокий астериск со сноской. Литранг: доска из гладкого камня, на которой писали арауканцы. Но зачем ставить астериск после «литранга» и не ставить его после слов «адмапу» и «эпеутуфе»? Или вождь племени из Пуэрто-Сааведра полагал, что все и так их знают? И потом вот эта фраза о незаконности или законности рождения О’Хиггинса — что он не незаконный сын, которого описывают с жалостью некоторые историки, в то время как другие не могут скрыть ликования. Вот она — чилийская повседневность, история частной жизни, история за открытыми дверями. Надо же, описывать с жалостью отца нации из-за его незаконнорожденности. Или вот это: писать об этом, не скрывая ликования. Весьма характерные фразы, подумал Амальфитано, и тут же вспомнил, как он впервые читал книжонку Килапана и буквально умирал от смеха, — не сравнить с нынешним разом, да, он посмеивался, но это был грустный смех. Амбросио О’Хиггинс, ирландец, — смешно слышать. Амбросио О’Хиггинс, женящийся на арауканке, но по обычаям адмапу, да еще и посредством традиционного гапитуна, или ритуала похищения, — это показалось ему нынешнему не смешной, а мрачной шуткой, за которой стояла реальность насилия и изнасилования, насмешкой, которую измыслил толстячок Амбросио, чтобы без помех оттрахать индианку. Только начнешь думать, и тут же приходит в голову слово «изнасилование» и глядит на тебя своими глазками беззащитного животного. Потом Амальфитано уснул в кресле, не выпуская из рук книгу. Возможно, ему что-то снилось. Что-то коротенькое. Возможно, ему снилось что-то из детства. А может быть, и нет.

Потом Амальфитано проснулся и приготовил поесть себе и дочке, затем заперся в кабинете и почувствовал, что жутко устал и не может ни к занятию подготовиться, ни почитать что-нибудь серьезное, — так он подумал и покорно вернулся к чтению книги Килапана. 17 доказательств-фактов. Номер 1 выглядел так: «Родился в арауканском государстве». Далее следовало вот что: «Йекмончи (1), названное Чили (2), с географической и политической точки зрения было идентично греческому государству, и так же, как и оно, треугольником дельты располагалось между 35 и 42 параллелью соответствующей широты». Даже если отбросить стилистические ошибки во фразе (один треугольник дельты чего стоил), самое интересное заключалось в ее, скажем так, воинственном настроении. Сразу без предупреждения хук в челюсть и залп из всех орудий по центральным порядкам врага. Примечание (1) гласило, что Йекмончи — это Государство. В примечании (2) утверждалось, что Чили — это греческое слово, которое значило «далекое племя». Затем шли заметки, уточняющие географическое положение Йекмончи Чили: «Оно протянулось от реки Маульис до Чилигуэ, до самых западных районов Аргентины. Город-мать, столица, то есть, собственно говоря, Чили, располагалась между реками Буталеуфу и Тольтен; оно, как греческое государство, было окружено народами-союзниками и родственными племенами, которые подчинялись Кюга Чиличес (то есть племя — Кюга — чилийское — Чиличес), то есть чилийскому народу (Че — значит народ, подробнейшим образом объяснял Килапан), и он нес им свет науки, искусства, спорта и в особенности — воинского искусства». Далее Килапан признавался: «В 1947 году (хотя Амальфитано подозревал, что речь идет об опечатке, и событие произошло не в 1947, а в 1974 году) я вскрыл захоронение Курильянка, что под главным Куральве. Могилу прикрывала плита из гладкого камня. Там обнаружились только одна катанкура, один метаве, гусь, украшение из обсидиана, служащее, как и наконечник стрелы, платой, которую душа Курильянка должна была заплатить Зенпилькафе, у греков Харону, чтобы тот перевез ее через океан на родину — дальний остров среди морей. Все находки были распределены между музеями арауканской культуры Темуко, будущим Музеем аббата Молина, Вилья-Алегре, и Музеем Арауканской культуры в Сантьяго, что вскоре откроется для широкой публики». Упоминание Вилья-Алегре подвигло Килапана на очень любопытное примечание: «В Вилья-Алегре, ранее звавшемся Варакулен, покоятся останки аббата Хуана Игнасио де Молина, перевезенные из Италии в его родное селение. Он преподавал в Болонском университете, где его статуя украшает вход в пантеон знаменитых сынов Италии между статуями Коперника и Галилея. Согласно Молина, родство греков и арауканцев не вызывает сомнений». Этот Молина был иезуитом и натуралистом, и жил он с 1740 по 1829 год.