24 часа

Зайдя в дом, я прислонилась к закрытой двери, и слезы, которые я только что изо всех сил пыталась сдержать, потекли по лицу. Я расплакалась так сильно, что едва могла дышать, и у меня все никак не получалось прекратить эти рыдания.

* * *

Вскоре после того, как я вышла замуж, – и перед тем как начались серьезные проблемы, – я отправилась навестить своего отца. Своего отца-чародея. Да уж, мой папочка вертел всеми людьми как хотел. Он был автором идей о том, как приумножать свои богатства, автором схем быстрого обогащения, которые в конце концов сработали. Ирландское подхалимство, рассказы, которые можно слушать хоть весь вечер, золотые зубы, шелковые платки в карманах костюма, внешность и непринужденность учтивого джентльмена – все это сочеталось в нем с натурой беспанцирного моллюска-дегенерата.

Моя мама. Маленькая, милая, заботливая. Она все время хлопотала по дому, пекла торты, находила время побеспокоиться о больных и старых людях из ее маленькой общины… А еще она ушла со своей работы бухгалтера на местном пивоваренном заводе. Ее заставил это сделать мой отец. Он не хотел, чтобы люди подумали, что ей приходится работать. И не хотел, чтобы люди увидели то, что находилось под поверхностью. Пожалуй, она немного простодушна, моя мама. Она никогда детально не анализировала саму себя и свои действия. Зато ей удавалось очень даже искусно скрывать свои страдания от посторонних людей. Более того, она уже давным-давно привыкла к страданиям. Потеряла к ним чувствительность.

В конце концов он все равно ее бросил – несмотря на всю ее податливость. Убежал с двадцатипятилетней дочерью своего партнера по бизнесу. Откровенно говоря, это даже позволило нам вздохнуть спокойно. Семья ведь все равно распадалась. Мой старший брат жил отдельно: ему надоело все это видеть уже к шестнадцати годам. Он осознал, что не может помочь матери, потому что пытаться ей помогать было бесполезно. Брат уехал из дому и отправился на другой конец света, а именно в Сидней. Оттуда он уже не вернулся.

Я тогда носила Полли и чувствовала, что меня тошнит и распирает от гормонов и постепенно увеличивающегося в размерах плода. Тем не менее в один солнечный сентябрьский день я села на поезд, чтобы повидаться со своим отцом в Танбридж-Уэллс[40].

Я хотела спросить, почему он отказался приехать на свадьбу. Он это сделал с какой-то целью? Он что, пытался испортить мне этот торжественный день?

Но он не стал мне ничего объяснять. Упорно не отвечал ни на какие вопросы, да и вообще почти со мной не разговаривал. Он налил нам кофе и положил на стол какое-то полузасохшее печенье. Прихлебывая кофе, мы посидели в неловком молчании, а затем я снова села на поезд и поехала домой. Отец даже никогда не видел Полли.

До того как он умер в прошлом году, он решил встретиться со мной в последний раз, и выглядел он при этом ужасно старым. Затем он написал мне письмо.

Это было самое тяжелое письмо из всех, которые мне когда-либо доводилось читать. В нем он объяснял, почему не приехал на свадьбу. Каялся во всем том, что сделал. Стыдил самого себя. Пытался как-то загладить свою вину.

Слишком поздно.

В конце концов мне все стало ясно. В конце концов я поняла саму себя. Свои собственные стереотипы. Поняла то, что я слышала и о чем размышляла в детстве, съеживаясь в полуночной темноте. Я отложила письмо в сторону. Поначалу я подумала, что, пожалуй, следует показать его матери, но, поскольку я не была уверена, что она сможет выдержать это, я предпочла положить его в ящик письменного стола и подождать подходящего времени. Это время так никогда и не наступило.

Они все еще оставались. Раны, нанесенные моим отцом. Во мне. Они остались навсегда.

* * *

После разговора с миссис Хендерсон, после того как я перестала плакать, я приняла душ и, взяв телефон, сделала звонок, насчет которого я терзалась сомнениями в течение некоторого времени. Я увидела себя в возрасте семнадцати лет, смеющейся, с Эмили, с такими же, как у нее, осветленными перекисью водорода волосами, в умышленно порванных джинсах, с длинными бусами. Я увидела себя танцующей и пьющей с нашими друзьями в местном пабе. Я тогда была счастлива. Более чем счастлива. Нельзя сказать, что абсолютно беззаботна, но близка к этому.

Я решила, что не буду и дальше оставаться жертвой. Я больше не хотела ею быть.

Одевшись, я высушила волосы. Мне нужно было как-то вернуть контроль над собой. Я подкрасила тушью ресницы и побрызгалась духами. Спустившись вниз и допив свой вчерашний кофе, я нашла «аварийную» водку, стоящую в глубине шкафчика для продуктов. Налила себе немножко и, выпив залпом, поставила рюмку вверх дном.

Больше я не буду наказывать себя.

В жизни мы всегда боремся с чем-то плохим и пытаемся быть хорошими, однако невозможно все и всегда делать исключительно правильно. Такова жизнь.

В дверь снова позвонили. На этот раз я знала, кто звонит.

Сейчас: час двенадцатый

8 часов вечера

Проснувшись в следующий раз, я обнаруживаю, что мы снова остановились, и я отчетливо ощущаю: что-то не так.