24 часа

Когда Сид съехал, я стала ложиться спать сразу после того, как засыпала Полли, причем не потому, что чувствовала себя уставшей, а просто чтобы побыстрее закончился очередной день. Я раньше всегда была полуночницей, но теперь заставляла себя ложиться пораньше, желая впасть в забытье. И, поскольку я старалась не пить спиртного после того, как вернулась из Испании, у меня не было другого выхода.

Однако, если я засыпала в десять, это обычно означало, что я просыпалась в четыре, а после лежала в напряжении, напрасно молясь о том, чтобы снова погрузиться в забытье. Я слышала при этом звуки пролетающих в небе самолетов и щебет птиц, слишком уж бодро начинающих свой день на рассвете.

Забытье было игрой, в которую я играла после расставания с Сидом. Я жаждала забытья. Но это была битва, которую я никогда не выигрывала.

И на протяжении того дня и той ночи, в течение которых Полли находилась в отъезде, Сид звонил снова и снова, пока я наконец не выключила телефоны и не положила себе на голову подушку.

Сейчас: час одиннадцатый

7 часов вечера

Автомобиль, который Сол «взял взаймы», оказался старым синим «вольво» с потертыми сиденьями и следами того, что в этой машине возили собаку. Под ногами хрустят пустые пакеты и смятые баночки из-под кока-колы. Пепельницы переполнены.

Сол включает обогреватель и, сунувшись разок по ошибке на асфальтированную дорожку, вскоре перешедшую в ухабистую проселочную дорогу, он затем поворачивает назад и находит шоссе. Я поначалу держусь почти на самом краешке сиденья, так крепко сжимая его кожаное покрытие, что мои руки начинают потеть, и высматриваю в зеркале заднего вида, не едет ли кто-нибудь за нами. Я ожидаю в любой момент увидеть мигающие проблесковые маячки полицейских машин и услышать завывание их сирен. Но чуть позже я уже клюю носом на этом удобном кожаном сиденье: я очень устала, и шуршание шин набирающей скорость машины по асфальту шоссе действует на меня усыпляюще.

Когда я просыпаюсь, мы уже стоим – по-видимому, на какой-то придорожной площадке для автомобилей. Сол вылез из машины и курит: я догадываюсь об этом по светящемуся и двигающемуся в темноте кончику его папиросы. А еще Сол, похоже, с кем-то разговаривает.

Я резко выпрямляюсь, и во рту у меня становится сухо. Кто там может быть?

Я приоткрываю окошко, и в ноздри мне врывается сильный запах навоза. Теперь я вижу, что Сол разговаривает по телефону. Он говорит так, словно кого-то о чем-то упрашивает.

– Пожалуйста, – слышу я. – Я обещаю, что на этот раз…

Он то и дело нервно проводит ладонью по своим коротким волосам. Я догадываюсь об этом, видя, как перемещается оранжевый кончик его папиросы.

– Да, я знаю. – Он пытается что-то объяснить, но тот, кто на другом конце линии, его не слушает, а все время говорит сам. Это ясно, потому что Сол то начинает фразу, то запинается, а движения его рук, головы и тела – дерганые и напряженные. – Да, но… – Пауза. – Да, я знаю, Дин. Я знаю, что она неуправляемая. – Пауза подольше. – Да, хорошо, я понял. Да. Хорошо. Увидимся там.

Он выбрасывает папиросу и идет обратно к автомобилю. Что-то подсказывает мне: я не должна была слышать этот разговор, а потому я притворяюсь спящей. Когда он садится в машину и хлопает дверью, я делаю вид, будто только что проснулась.

– Привет, – произношу я вполне правдоподобным заспанным голосом. – Где мы?

– Думаю, милях в пятидесяти от Лондона, – говорит он, но каким-то тревожным тоном.

Я чувствую: что-то не так. Он вытаскивает из кармана табак и сворачивает еще одну самокрутку.

– Значит, осталось уже немного, – отвечаю я, делая вид, что приободрилась, хотя в действительности внутри все сводит от напряжения.

Он закуривает папиросу и выезжает на дорогу с площадки, покусывая ноготь большого пальца.

– Сол, что-то случилось? – спокойно спрашиваю я.

– Ничего. – Он пытается улыбнуться.

– Пожалуйста, скажи мне.

– Просто…

Он замолкает.

Мне знакомо это молчание. Это молчание измученной души – молчание в тот момент, когда человек решает, излить ему сейчас душу или нет.

– Ты можешь мне доверять, – говорю я.

– Правда?! – Он смеется, но радости в его смехе нет. – Я не такой глупый.

– Ты можешь мне доверять, – повторяю я.

– Лори. – Он бросает на меня взгляд. – Не сейчас. Лучше поспите еще.

Я больше спать не собираюсь: я хочу бодрствовать, присматривать за ним, отвлечь его внимание от того, что его пугает, – но я очень устала, а в машине так тепло, что я вскоре снова начинаю клевать носом.

– Нам нужен бензин, – слышу я голос, прорвавшийся сквозь сон о том, как я делаю бутерброды с ветчиной Полли на обед. Я не могу различить, чей это голос.

– Мне скоро придется остановиться, – снова слышу я.

Я моргаю. Веки моего отекшего глаза из-за чего-то слиплись. Я тру его.

– Лори! – Тон становится более настоятельным. – У вас есть деньги на бензин?

– Извини. – Я пытаюсь прогнать дрему и сосредотачиваю свое внимание на Соле, чувствуя легкое недомогание и полную дезориентацию. На меня начинают действовать голод и обезболивающие средства. Я роюсь в карманах и достаю деньги. – Это все, что у меня есть.