21 правдивый ответ. Как изменить отношение к жизни

В процессе психотерапии мы должны были избавиться от иллюзии страдания, чтобы суметь принять гибель девочки и отпустить ее с миром, перестав докучать близким. Но это была лишь половина дела, дальше нам предстояло осознать ту несправедливость, которой подверглись в результате произошедшего близкие Екатерины. Ценность живых, тех, кто окружал Екатерину, должна была стать неоспоримой и священной. А вслед за этим необходимо было найти применение тем нерастраченным силам, которые были у этой женщины и так глупо, так бездарно уходили на страдание и связанные с ним ролевые игры.

Спустя несколько месяцев Екатерина устроилась на работу в поликлинику, а еще через полгода она рассказывала мне о том, сколько иллюзорных страданий переживают люди, которые туда обращаются. «Я пытаюсь помочь им понять, — говорила она в процессе одной из наших бесед, — что страдание дается человеку с тем, чтобы он умел ценить жизнь». Я не уверен, что страдания, которые выпадают на долю каждого из нас, даются нам с какой-то определенной целью, но то, что мы начинаем ценить жизнь, избавляясь от своей иллюзии страдания, это совершенно очевидно и ясно. Однако это начинаешь понимать только доведя «санацию» своих иллюзий до логического конца.

Когда иллюзия становится реальностью

Как ни странно это прозвучит, но наше страдание — не более чем наша же собственная привычка страдать. У кого-то она развита в большей степени, у кого-то в меньшей. Для кого-то страдание — стиль жизни, для кого-то — способ пережить очередной кризис. Но если это стиль жизни, то завидовать нам и вовсе нечего. Если же мы таким образом переживаем собственные кризисы, то на второй-третий раз это может и в привычку войти, стать «второй натурой».

Проблема в том, что мы, играя роль жертвы, лишь усиливаем свое же собственное страдание. Словно бы учившись по системе Станиславского, мы настолько вживаемся в роль жертвы и страдальца, что мир действительно начинает восприниматься нами подобным образом. Мы сами создаем свое страдание, сначала упиваемся им, а потом в нем же и тонем.

Мы пытаемся использовать свое «страдание» для обороны и нападения, для привлечения к себе внимания и для удержания тех, кого нам очень хочется удержать. Короче говоря, нам без своего страдания уже и ни туды, и ни сюды. Но мы ведь с вами не лицемеры какие-то! Мы не можем, не должны обманывать окружающих, это как-то некрасиво. Подобное поведение не согласуется с нашим собственным представлениемо себе. Вот поэтому мы и вынуждены начать верить в свое страдание! Поскольку если мы и себя обманули, если мы и себя убедили в том, что страдаем, то получается вроде бы, что мы других не обманываем. То есть мы должны верить своему страданию, чтобы сохранить собственное лицо. А ведь вы знаете, как это важно!

Когда человек принимает на себя роль жертвы, он начинает «социальную игру». Специфика социальных связей, принятое в обществе отношение к страданию (сочувствие, сопереживание, поддержка) усиливают эту роль. Постепенно мы уже и сами теряем способность отличать — где наигранное страдание, которое мы с таким успехом симулировали в детстве, а где фактическое. Зачастую мы принимаем свою роль жертвы, роль страдающего, несчастного человека за действительное страдание. И в результате находимся в состоянии постоянной жалости к себе.

И в этом есть определенный, я бы сказал, романтизм, что ли… «Я не понят! Я не оценен! Я мученик! Я несчастен!» — драматично, романтично, изысканно. Мы находим в своем страдании удивительные нотки — возвышенные, восторженные, трагические. Мы, признаемся в этом, упиваемся иногда своим страданием, ведь это способ ощутить собственную индивидуальность, исключительность, противопоставленность миру. Наше страдание — это прежде всего яркое переживание, страстное чувство, а только потом собственно страдание. И ради одного этого — возможности так чувствовать и так переживать — уже можно и пострадать!