Бродский: Поэт – это образ жизни.
Минчин: Вы пишите великолепные эссе в прозе по-английски, а стихотворения по-русски. Как это объяснить?
Бродский: Когда приходится писать на иностранном языке, это подстегивает. Может, я переоцениваю свое участие в русской литературе (именно участие), но мне это все, в общем, надоело. Прозы я никогда раньше не писал, и если уж приходится ее писать, то, по крайней мере, хоть развлечь себя как-то. А большего развлечения, чем писать на иностранном языке, я не знаю. Хотя почему «чужом» – я, по-моему, говорил, что считаю два языка нормой. Стишки пробовал писать по-английски, но не влечет. Вы всерьез решили сделать интервью в самолете?
Минчин: Нет, просто знаю, что вы мне много времени не дадите…
Бродский: Ну, бог ты мой, зачем же так. Хорошо, я вам дам интервью. Если
Минчин: Спасибо большое. Мне нужно будет пару недель подготовиться (я хочу, чтобы оно лучшим получилось и, главное, вам понравилось). Когда мы сможем встретиться?
Бродский: Ну, господи, позвоните мне домой и договоримся. Между моими поездками в Массачусетс.
Минчин: Вы часто ездите?
Бродский: Каждую неделю – я там преподаю.
Минчин: В Мичиганский университет возвращаться не собираетесь?
Бродский: Нет, совершенно. Скучно там зимой, тоска. Вы не находите?
Минчин: Да, согласен. Развлечений мало.
Бродский: А вы что, ушли из университета?
Минчин: Да, сразу после вас.
Бродский: Странно, отчего – вы так рвались туда поступить.
Минчин: С вашей помощью и поступил…
Бродский: Ну не надо преувеличивать. Поступили вы сами, я просто вас рекомендовал. Так что же случилось?
Минчин: Может, не стоит?
Бродский: Давайте-давайте, не тяните, Саша.
Минчин: Был у меня один профессор, который мне за реферат по литературе, итоговую работу по семестру, поставил «С» (тройку). И это в докторантуре.
Бродский: Отчего, тему же вы сами выбирали?
Минчин: Стиль мой не понравился, говорил, что на «стенку от него лезет».
Бродский: Видно, сильные эмоции у него вызывали. И что же?
Минчин: Я попросил его дать мне возможность написать новую работу, а эту оценку в деканат не подавать как окончательную. Так как с тройкой от него, да по литературе, да при том значении, которое придавалось его оценке, я мог уже не писать докторскую диссертацию и искать себе другой «кусок хлеба». Профессор уехал в Нью-Йорк, и мы договорились, что я ему пришлю вторую работу в течение месяца.
Бродский: Кто был этот профессор?
Минчин: Поэт Бродский.
Бродский: Ну да?!
Минчин: Все «А».
Бродский: Но работа по Мандельштаму ваша была ужасная – вернее, не сама работа, а стиль. Одна мысль, правда, там была интересная.
Минчин: Какая?
Бродский: Про Мандельштама: да за вас одного я способен возненавидеть весь народ. (И власть как порождение его!) Да как же так получилось? Не должен был…
Минчин: Ничего страшного, Иосиф. Не уйди я из университета и не переберись в Нью-Йорк, не встретил бы свою нынешнюю жену…
Бродский: У вас есть ее фотография?
Минчин: Да, есть.
Бродский: Красивая, своеобразная девушка.
Минчин: Иосиф, я сейчас вспомнил: а за что на вас обижен Прозаик?
Бродский: А. В. что ли? Он хороший мужик, я его даже люблю по-своему, в Москве еще общались. Разобиделся на меня, в самом деле, по-страшному…
Минчин: Почему?
Бродский: Обещаете, что будет между нами? Я никогда этого никому не рассказывал.
Минчин: Все, что мы говорим, будет между нами.
Бродский: Когда он только приехал сюда, то отдал свой новый роман для публикации по-английски в мое издательство «Фэррар, Страус энд Жироу». Они прислали мне его на отзыв, что естественно, так как я читаю на языке оригинала.
Минчин: Какой роман?