2084

– Они не признают нас, – говорил ему Дядя, – потому что мы другие. Мы не они. Мы не похожи на них. Они не обратят внимания на цвет нашей кожи, если у нас будет достаточно денег или то, чего они хотят, но мы всегда будем разными. Мы никогда не сможем пройти по их улицам без того, чтобы на нас кто-нибудь не набросился с кулаками или не взглянул с подозрением, что на нас надет пояс смертника.

– Это устройство – инфильтрационное оружие, – сказал Отец. – Полная маскировка для глубоко законспирированного агента. Мы считаем, что северные корейцы, возможно, намеревались использовать его, чтобы затопить Запад оперативниками – и действительно, если существует более одного прототипа, они, возможно, уже делают это. Для нас это дверь в Европу. Для тебя, для твоих братьев и сестер. Для наших людей.

Пошатываясь, Дауд встал (с его точки обзора все казалось на несколько сантиметров ниже) и осторожно, на чужих белых ногах подошел к рюкзаку. Он достал зеркальце, поднес его к лицу и увидел незнакомца. Голубоглазое лицо, обрамленное копной светлых волос. Он моргнул, и эти голубые глаза тоже моргнули. К этому нужно было как-то привыкать.

Машина неподвижно стояла посредине комнаты, теперь ее работа была выполнена. Он подумал, что она, вроде бы, стала меньше, но не мог знать это наверняка.

Дауд оделся. На мгновение, пока он завязывал шнурки кроссовок, его настолько заворожил вид собственных рук, что он забыл, что делает. «Я тот же человек, – сказал он себе. – Это лишь косметические изменения. Как после стрижки».

Но это было не как после стрижки. Если полученной им информации можно верить, то довольно значительная часть его генетического кода была переписана. Он больше не тот, кем был раньше.

– Если бы ты приблизился к границе в таком виде, как сейчас, – говорил Дядя, – тебя бы моментально развернули. Как и всех нас. Европейцы болтают о рабочих местах, экономическом давлении и росте населения, но правда в том, что мы им не нужны, потому что мы разные. Их вполне устраивало править нами на протяжении столетия или двух, но теперь, когда мы правим собой сами, они не хотят видеть нас на улицах своих городов.

Хотя отверстие в потолке закрылось, пока он спал, в одной из стен комнаты появилось другое. Оно было довольно высоким, и когда он присел, то смог в него втиснуться. Оно вело в узкий туннель, который постепенно поднимался и спустя несколько минут усилий заканчивался на склоне холма.

Дауд вышел из туннеля и увидел, что снаружи идет дождь. Шквалы сильного ветра мешали обозрению. Он посмотрел на часы и обнаружил, что с тех пор, как он положил руку на машину, прошло четыре месяца. Наступило другое время года. Он словно совершил путешествие во времени.

– Отправляйся в какую-нибудь европейскую глушь и создай условия для нас, – сказал ему Отец. – Когда ты пройдешь процедуру, мы отправим кого-нибудь другим путем, чтобы подготовить для тебя новые документы, удостоверяющие личность. Когда ты будешь готов, мы отправим других. По одному, два, три за раз. Если мы будем на них похожи, то сможем беспрепятственно между ними находиться. А если мы сможем между ними находиться, то сможем найти путь, ведущий к власти.

– Мы произведем изменения, – говорил Дядя. – Касательно народов Юга была допущена большая ошибка, и теперь народы Севера отгородились от нас стеной. Мы это исправим. Это может длиться поколение, а то и два или даже три. Но мы снова откроем границы, и наш народ будет свободен.

Дауд достал из рюкзака телефон, отправил Дяде сообщение, что все в порядке, изменения произошли, и под дождем начал спускаться по склону, чтобы найти себе работу в этом новом мире.

Дезирина Боскович А вот и потоп

Бабушкина судебная повестка придет в первую неделю марта. Мы ее ждали, но, похоже, дело обещает выдаться серьезным.

Бабушке восемьдесят один год. Она не всегда понимает, что происходит в мире, но разбирается в судебных процессах. Ей нравится сидеть в своем кресле-качалке и смотреть на заседание суда. Иногда она что-то кричит, на кого-то ругается или невнятно бормочет, обращаясь к экрану. Но в основном она просто качается в кресле и смотрит. Ей нравятся рассказы подсудимых. Она говорит, что они напоминают ей о лучших днях.

Текст повестки вспыхивает одновременно на каждом экране в квартире: «Народ против Хейли Уилсон по обвинению в преступлении против человечества».

– Это будет отличное дело, – горячится бабушка. – Вот увидите. Они все увидят! Ублюдки. Я им покажу.

Моя мама закатывает глаза, берет пульт и переключает текст повестки.

– Хорошо, мама. Ты им покажешь, – говорит она и возвращается к своей игре.

Мама живет с бабушкой пятьдесят четыре года. Вероятно, она не может дождаться, когда та умрет.

– Я стану знаменитой! – восклицает бабушка. – Вот увидите!