2084

– Итак, чего вы надеялись достичь, – вживаясь в роль, спрашивает он у «дисперсов», – когда нарушили безопасность нашего города и заложили эти бомбы? В этом зале много людей, которые могли бы потерять под завалами своих близких. Что вы можете им сказать?

Он проходит по залу суда и наклоняется так близко, что мог бы плюнуть им в лицо. Они не отшатываются.

– По какому праву вы решили уничтожить этот город, пальцем о палец не ударив при его строительстве? Когда я был маленький, родители говорили мне, что такие люди, как вы, не способны ни на что, кроме разрушения. Мне не верится, что они были правы.

Взглянув на экраны, зрители выражают свое разочарование.

* * *

В последний день, непосредственно перед вынесением приговора, судья приглашает «дисперсов» выступить с обращением.

Мужчина уступает свою возможность говорить женщине. Он качает головой. Он будет молчать до конца. Но женщина встает и обращается к суду.

«Дисперсы» говорят по-английски, но их трудно понять. За два поколения их произношение, как и родной язык, изменились. Они говорят медленно. Они не образованны. Их речь проста и нечленораздельна, и они не могут выражать свои эмоции с той же легкостью, что судья и прокурор, работающие по сценарию.

– Вы внутри, – говорит она. – Мы снаружи. Нам не хватает воды. Еды. У нас нет лекарств. Наши дети больны. Нам ничего не остается, кроме как пытаться остаться в живых.

Ее голос прерывается, но в глазах горит огонь, и я чувствую, что не могу пошевелиться, не могу дышать. Я сжимаю руки в кулаки, точно так же, как в ту ночь, когда я, возможно, в последний раз пыталась поговорить с отцом.

Я окидываю взглядом зал суда. Вижу зрителей, которые, вероятно, выиграли в какую-то лотерею, и прекрасно подобранных для экрана телевизора присяжных. Я хочу узнать, о чем они думают. Сейчас, сидя напротив «дисперсов», представляли ли они, что она может быть такой?

Никто не обращает на женщину внимания. Они перешептываются, возятся со своими гаджетами, смотрят на экраны на спинках стульев. Присяжные тоже не уделяют ей особого внимания. Члены съемочной группы порхают, как бабочки, стараясь не упустить интересные моменты.

На нее устремлены только мои глаза, и женщина из группы «ДисПер» смотрит прямо на меня. Наши взгляды встречаются.

– Мы когтями цепляемся за жизнь, – говорит она. – Большинство наших детей умирают. Ну а те, кто живы? Они знают все о том, как их дедушки и бабушки боролись, чтобы добраться до этого места, где, как они думали, выживут и спрячутся за стенами. Мы рассказываем им о том, что вы сделали. Мы учим их быть злыми. Воспитываем их для борьбы. Рано или поздно они разрушат эти стены. И придет потоп. Вы станете такими, как мы.

После ее выступления присяжные заседатели переходят в другую комнату для совещания; их дискуссия транслируется на огромных экранах в зале ожидания суда.

Дело открыто и закрыто: «дисперсы» приговорены к смерти.

На каждом экране в городе повторяется три строчки: «Наши дети… Мы учим их быть злыми. Воспитываем их для борьбы. Они разрушат эти стены».

– Это ненормально, – говорят ведущие новостей. – Эти «дисперсы» – психопаты. Они создали культ смерти.

Замечания суда расходятся с графиками, и Арнав ликует. Они повысили рейтинги в десять раз. Вся команда отправляется на празднование, и я следую за ними. Они пьют хмельные напитки и наблюдают, как с каждым обновлением растет их социальный рейтинг.

Он ловит меня в уборной и покрывает мокрыми, пахнущими алкоголем поцелуями.

– После этого я определенно получу повышение! – шепчет он мне на ухо. – Может быть, мы даже сможем перебраться в собственный дом. Я не могу дождаться розыгрыша лотереи…

– Я горжусь тобой, милый.

* * *

Суд над бабушкой состоится в пятницу. Конечно, он ничуть не похож на суд над «дисперсами». Она ведь не какой-то известный террорист, а одна из миллионов тех, кто попал в этот хаос.

Шоу руководит небольшая группа, всего лишь несколько человек с камерой, осветитель и девушка-звукорежиссер. Зрители – это в основном наша семья плюс несколько профессиональных зрителей, которых распорядители шоу всегда нанимают на такой случай.

– Это мой час славы! – с радостью говорит бабушка, а затем ее уводят к гримеру. Я почти уверена, что кроме этого они ввели ей какой-то амфетамин, потому что, когда она подходит к трибуне, то словно плюется огнем.

Обвинения против нее зачитываются долго.

Для начала эпоха позднего капитализма. Бабушка наслаждалась только ее заключительной частью, но все же поглощала немало добычи.

– Вы ели мясо? – спрашивает судья.

– Да, ваша честь, – кричит бабушка, – и сейчас не прочь, лишь бы кто достал мне чертов гамбургер!

– Вы управляли автомобилем? На бензине? Вы использовали электричество, которое сжигало уголь? У вас были пластиковые предметы? И многие другие вещи?