– Тебе рано умирать, – наставительно произнёс второй, наблюдающий за операцией. – Теперь мы решаем, когда вам умирать. И учти, что любая попытка суицида будет пресекаться и приводить к неприятным для тебя последствиям. Только мы можем распоряжаться тобой и твоим телом.
– Кто вам дал подобные полномочия?
– Ты задаёшь вопросы, это недопустимо, –
Я провёл рукой по тонкому шраму, швам, выделяющимся на бледной коже, и тонкой плёнке, оставшейся после геля. Боли не было, и я смог спокойно подняться на ноги. Надев толстовку и бросив тоскливый взгляд на нож, я вышел из шлюпа. Мои соседи продолжали расчищать участок, а Узза молча наблюдала за ними. Солнце клонилось к западу, прохладный ветерок нежно обдувал кожу. Раньше в это время я бы сидел в беседке у себя на даче и читал бы какую-нибудь новую научную статью или же с Владиславом Алексеевичем и его женой жарил шашлыки и запекал картошку в углях. Такая привычная и спокойная летняя жизнь осталась где-то в прошлом, и я с горечью подумал о том, что уже больше никогда не испытать мне тех эмоций. Что теперь будет? И где найти силы жить дальше?
Склонив голову, я подошёл к Уззе, ожидая указаний. Она движением руки велела продолжать работу.
– Что с вами сделали? – прошептала Надежда Маратовна, кладя мне в тележку охапку прутьев.
– Залечили рану, – так же тихо прошептал я в ответ. – Их медицина так же развита, как и технологии. А ещё они дали совет, как легче всё это пережить.
– Да? – в голосе Надежды Маратовны раздалась горечь. – Какие заботливые.
– Мы не должны ни о чём спрашивать, ничего просить у них. Чем послушнее мы будем, тем легче будет наше существование.
Надежда Маратовна злобно фыркнула и плюнула на землю.
– За кого они нас принимают? За ручных зверушек?
Я пожал плечами. Ещё три недели назад я бы разделял её возмущение, но сейчас мне всё это было не важно.
– Надо передать другим, – наконец произнёс я. – Возможно, если прислушаться, наша жизнь действительно будет легче. Поможете распространить информацию? – Надежда Маратовна кивнула.
Передвигаясь по участку, мы тихо передавали нашим соседям слова
Около девяти вечера нас вернули домой. Уставшие и измотанные, мы медленно поднимались по лестнице, не в силах говорить.
Не успел я запереть дверь своей квартиры и разуться, как на лестничной площадке раздался пронзительный крик и грохот. Тихо застонав и проклиная себя, я открыл дверь и, встав на пороге, спросил у пробегающей мимо девушки:
– Что происходит?
– Дети пропали! – на бегу откликнулась та и скрылась из виду.
Медленно я пошёл за ней, хотя всё моё существо кричало о том, что необходимо вернуться в квартиру и перестать беспокоиться о других. На лестничной площадке третьего этажа я неожиданно столкнулся с Уззой. Из холла раздавались пронзительные крики, визги и рыдания, а также глухие удары и тихий треск.
– Куда ты направился? – тихо поинтересовалась Узза.
– Я…
– Насколько я помню, детей у тебя нет.
– Я переживаю, – выдавил я. – Дети ничего вам не сделают, а их родители могут. Зачем вы их забрали? Что с ними будет?
– Глупец, – покачала головой Узза. – Я даю тебе последний шанс вернуться в квартиру. Иначе…
– Убьёте меня? – надежда в моём голосе вызвала на лице хмурую гримасу удивления.
– Не в твоём случае. Тебя будет ждать участь худе страшнее смерти, – Узза зловеще улыбнулась. – И запомни раз и навсегда: никто не сможет оказать нам достойный отпор. И что делать с детьми касается только нас. Возвращайся в квартиру, Марк. Будь разумным существом.
Я колебался. Мне безумно хотелось скрыться за дверьми своей квартиры, укрыться с головой одеялом и хоть немного побыть в тишине и одиночестве, не переживая и не думая ни о чём. Но перед глазами стояло заплаканное лицо Вадима, который из последних сил держался и прижимал к себе сестрёнку, шепча ей успокаивающие слова. Вернуться в квартиру означало предать его.
Узза прожигала меня взглядом. Через невыносимо долгую минуту я развернулся и, шатаясь, пошёл вверх по лестнице.
– Правильный выбор, Марк, – раздался мне вслед девичий голос.