2048

— Ах да, точно. Мне надо было обнять её и шёпотом признаться, что в школе меня никто не приглашал танцевать, а потом случилось то самое, самое страшное — я сломала ноготь мизинца, когда ковыряла в носу. После моих историй девочка расчувствовалась бы и тоже поведала о непростой судьбе. Как она работала в службе гуманной поддержки для технофобов, которые отказываются разговаривать с бытовыми искинами. И как после две тысячи сорок восьмого вопроса «Почему у меня не открывается окно?» бедняжке захотелось выпрыгнуть из окна. И мы с ней обрыдали бы друг другу бретельки после таких откровений. Ты так это представляешь, Вандочка?

— Нет, Марта, не так. Но я сделала ошибку, верно. Я всегда забываю, что ты не просто старшая фея, а «фея без добреля». Если бы ты каждый день… Впрочем, неважно. У всех свои методы. Хочешь, посмотрим другую девочку?

— Зачем же? Эта — как раз то, что мне нужно. Массовость, пошлость — отличная маскировка. Хотя лучше всего тут подходят курносые белошвейки с длинными спицами и высоко левитирующими молочными железами, как у тебя…

— Я сообщу Совету о нарушении моей рабочей психосреды, сестра. Я тебе не подушечка для иголок.

— Неужели? Ах да, я так неудачно встала! Совсем заслонила от публики твою нежную ручку с таким романтичным шрамом. Кстати, даже в самых дешёвых косметических автоматах такие шрамы за пять минут сводят. А твой с годами как будто только ярче становится. Может, ты его чем-нибудь натираешь? Мне казалось, у нынешней молодёжи более популярны видеотатуировки на ягодицах, а не псевдопорезы на венах. Или это такая поэтическая реклама лазерных депилляторов, которые иногда промахиваются?

— Я уже медирую рапорт, Марта. Использование персональных данных, связанных с травмами, для неоправданного нанесения психического ущерба при исполнении…

— …Но с другой стороны, через два года в моде опять будут японские коротконожки и глазная асимметрия. Ладно, Ванда, не ной. Я беру эту куколку.

Огненная шевелюра и белая спираль платья одновременно взметнулись на ветру, когда она вышла из добреля на улицу. Двое завсегдатаев «Клевера» остановились на пороге с открытыми ртами — и ещё пару минут пытались говорить друг с другом на языке разведённых рук и выпученных глаз.

Интересно, можно ли хотя бы с десятой долей такого шарма выйти из искин-туалета, который не нашёл в твоих испражнениях никаких героических болезней?

# # # # #

Оглядываться неприлично. Оглядываются неуверенные или нескромные. Или те, кого во время экзамена интересует не мнение экзаменаторов, а оставшаяся за спиной уборная.

Сделав пару шагов, Вэри не сдержалась и оглянулась. Ну вот, все равно опоздала! Красивый деревянный домик-туалет уже морфировался в чемоданчик. Из днища проросли шесть чёрных корней, чемоданчик попружинил на корнях и побежал. Ещё миг — и он скрылся в белой палатке.

Ничего не оставалось, как вернуться к столикам, где трое людей опять скрестили на ней свои странные взгляды. Лазеры клетчатой, ледышки седого, броуновские движения усатого.

А вот и Марта, по-прежнему ковыряется в салате. Нет, за два года наставница не изменилась. Но почему же эта ходячая высоковольтная линия, гальванизировавшая всех встречных мужчин одним только движением плеча, нынче сидит как на иголках? Почему эта женщина с бритвой вместо языка, затыкавшая любых соперниц одной только шуткой, сегодня лишь скромно покашливает, а ученице своей намекает и вовсе заткнуться?

— Надеюсь, до вас не добралась та умная плесень, на которую наш полковник пожалел спецсредств? — поинтересовался седой.

— С ней все в порядке, — ответил за Вэри полковник. — Если не считать… ы-ы-ы… небольшого расстройства желудка.

— Он расстроен тем, что ему так и не принесли яблоко, — машинально парировала Вэри. И сама поразилась своей язвительности. Вот что бывает, когда слишком сильно вживаешься в воспоминания.

Белый френч превратился в тень без малейших колебаний. Через миг на месте вазочки из-под мороженого появилось блюдце с красно-зелёным яблоком. Яблоко прокатилось по кругу. Остановилось.

— Полковник считает, что ваши слова о плохой версии относятся не к нему, — пояснил седой. — Он уверял нас, что вы говорили вслух со своим желудком. Ваша наставница тоже согласна с этой идеей.

Ах так? Остатки симпатии к белому френчу улетели быстрее, чем рекламный махаон, которому пропороли крыло метательной заколкой-кандзаси. Мало того, что он знает все о моем желудке. Так он ещё считает меня дурой! Придётся показать, кто тут отстал от жизни.

— Версия с экстремальным спортом и вправду кажется мне дырявой, — Вэри взяла яблоко. — На первый взгляд она вполне логична. Но если призадуматься: кто в здравом уме будет заниматься опасными трюками, не ведя никаких записей через иммерсионные импланты?

Полковник открыл рот и сожалением поглядел на свой поднос.