2012 Хроники смутного времени

Днем я видел сюжет об этом побеге по какому-то специализированному криминальному каналу — малолетние сидельцы не просто ушли, а сначала несколько дней забавлялись с персоналом, замучив до смерти трех женщин и пятерых мужчин, а потом еще повеселились в дачном поселке, неудачно попавшемся на пути огромной банды из двухсот человек.

Помнится, меня в том сюжете больше всего удивила реакция властей — как с возмущением поведал корреспондент с запоминающейся фамилией Сыроежкин, бунт в колонии никто и не подумал подавлять. И уж тем более никто не преследовал потом малолетних мерзавцев. Их опять «рассеяли».

— Надо уходить отсюда, — подытожил допрос Васильев, тревожно оглядываясь по сторонам. — Очухаются — в пять секунд перестреляют. Отгонишь автобус?

— Да, — кивнул Палыч, походя выстрелил из пистолета бритому точно в лоб и, слегка пригибаясь, скорее по привычке, чем по необходимости, побежал к кабине автобуса.

Там он повозился с минуту, а потом я увидел, как открывается дверь, и тут же до нас донеслись приглушенные ругательства. Я поднялся на ступеньку автобуса и заглянул в салон вслед за Палычем.

Салон был полон испуганных детей лет пяти — десяти. Они не спали, а молча глядели на нас широко открытыми глазами, вжавшись спинами в кресла. Еще в автобусе невыносимо пахло мочой и потом, но все ж таки эти глаза впечатляли много больше, чем запах.

Палыч сглотнул комок в горле и хрипло спросил:

— Вы откуда, дети?

Никто не ответил, а ближайшая к нам девочка лет пяти вдруг заплакала навзрыд, но тут же замолкла и только тихонько попискивала, не в силах держать в себе страх. Другая девочка рядом с ней испуганно отодвинулась от своей подружки и тихо сказала:

— Это не я. Это она плачет. А я не плакала. Я заткнулась.

— А где взрослые? — спросил я, обращаясь к ней как к самой разговорчивой.

— Полину Ивановну увели вчера. А Дарью Семеновну сразу убили, потому что она некрасивая, — быстро ответила девочка.

Мы с Палычем посмотрели друг на друга, и я понял, что он сейчас хочет того же, что и я — убивать этих ублюдков там, где встретим. Убивать, как убивают крыс — не за то, что они что-то сделали, а просто за то, что они есть на этом свете. Чужой тоже проснулся, знакомо запульсировал, расширяясь неровными рывками, пока знакомая кровавая пелена не полезла наружу, одновременно успокаивая и нервируя, застилая мне глаза и мешая слышать что-то важное.

— Мужики, давайте поживее — урки просыпаются,— раздался снаружи озабоченный голос Васильева, и тут же раздался выстрел, а потом еще и еще…

Мы вылетели из автобуса, бросившись на асфальт, и Валера, тоже распластавшись, показал рукой на два джипа, в свете луны бликующих полировкой метрах в пятидесяти дальше по шоссе:

— Шмаляют оттуда! И в поле, с той стороны, тоже. — Валера показал рукой.

Мне почудились три вооруженные тени, но их движения были такими неуверенными и неверными, что Чужой наладился было снова закуклиться в свой кокон, и я еле уговорил его не спешить, обратив внимание на тени со стороны джипов — там, в абсолютном мраке, двигались наглые, уверенные в себе фигурки с помповыми ружьями в руках.

Палыч хищно оскалился, в два прыжка заскочил в салон «форда» и выкатился оттуда с «калашом» за спиной и с гранатой в каждой руке. Одну «эфку» он вручил Васильеву и показал на джипы:

— Пошли. Тошка прикроет, а мы загасим.

Они ушли, не оборачиваясь, ничего не объясняя, и я сначала не понял, что требуется от меня, но потом увидел, как они побежали, пригибаясь, вдоль грузовика, и понял, что мне следует просто отвлечь противника.

Я выскочил на обочину и дважды выстрелил в направлении джипов. Картечь горохом хлопнула по железу, но особого вреда с такой дистанции, разумеется, не нанесла.

Урки тоже ответили мне картечью и тоже никуда не попали, потому что просто меня не видели. Так можно было перестреливаться сутки напролет, и я вернулся к «форду».

В салоне было трудно передвигаться — всюду валялась разнообразная амуниция, а в самом узком месте прохода лежал, закрыв голову руками, наш габаритный пассажир. Мне пришлось пробежать прямо по нему, чтобы забрать автомат, и на обратном пути я не удержался от едкого замечания:

— Спать лучше в кресле. Здесь можете и замерзнуть,— но он мне не ответил, и я подумал, что он, может быть, и в самом деле спит.

Первым же выстрелом из «калаша» я угодил в лобовое стекло одному из джипов, и оно рассыпалось с отчетливым журчанием, а сразу после этого раздалось два оглушительных взрыва, и обе машины скрылись в клубах черного дыма и вертящихся в яростных вихрях языках огня…

Чужой разочарованно дрогнул, подсветил мне еще пару мишеней на обочине, и я снял их одной длинной очередью. Еще одна тень залегла в поле за перевернутым грузовиком, но мне ее отсюда было не достать, и я равнодушно отвернулся от этого трусливого шакала.

Палыч с Васильевым вернулись ко мне закопченные — у Валерки в саже была даже белобрысая голова, а у Палыча почернело все брюхо и даже носки.