2012

В Москве же двенадцать с лишним миллионов её законных и незаконных обитателей поначалу ничего не знали. Хотя какая-то информация по частным каналам стала поступать к населению даже раньше, чем на самый верх, – потому что верх твёрдо знал, когда и что должно начаться. Региональные власти вовсе не случайно не стали предупреждать центр о перемене в сроках. А когда это стало фактом, власть отреагировала не сразу: слишком невероятным всё это показалось. И лишь когда пошли донесения о движении колонн и о том, какой стала их цель сейчас, начали приниматься меры.

В результате к окраинам города, помимо тех сил ОМОНа, каких в Москве всегда содержалось достаточно, а также и просто милицейских сил, начали выдвигаться и – целыми коллективами – рабочие и мелкое чиновничество, отправленное просто в приказном порядке. Они-то и явились той волной, что распространилась из центра к границам города как отклик на внешнюю волну, чьи передовые языки оказались уже недалеко от Кольцевой дороги.

Концентрация и тех и других шла в основном на главных транспортных магистралях и поблизости от них. Конечно, все понимали, что ни наглухо закрыть город изнутри, ни столь же герметически закупорить его снаружи просто невозможно: для этого понадобились бы совсем иные силы. Так что для отдельных людей или маленьких групп всегда существовала возможность и войти, и выйти. Федеральные власти вовсе не чувствовали себя в мышеловке: возможность покинуть город для них всегда существовала, хотя бы по воздуху, потому что наступавшие – назовём их так – авиации, естественно, не имели. Да никто и не стал бы преследовать убегавших. Однако власть и не собиралась бежать; она намерена была сделать всё, чтобы победить.

Во всяком случае, такие настроения были сильны наверху до тех пор, пока представлялось, что происшедшее – лишь результат предательской деятельности нескольких региональных царьков, стремящихся обрести самостоятельность, развалив Федерацию, – подобно тому, как за два с небольшим десятилетия до этого три царька разрушили Империю.

Хотя в действительности в этой партии фигуры передвигались по доске вовсе не сами по себе.

2

Когда твоя дивизия на марше, да и марш этот какой-то немного ненормальный: вроде бы официальный, по приказу, но всё же скорее секретный, – у комдива, да и у всего штаба, свободного времени не бывает. И всё же полковник Курилов старался хоть несколько минут найти, чтобы провести их с гостем – как он продолжал называть Котовского вместе с его сопровождающими. Не за рюмкой и даже не за шахматами, но в разговорах. После которых Курилов не раз озабоченно почёсывал затылок и себе под нос ворчал нечто неприличное.

Вот и на этот раз, уже на подходе к узловой станции, полковник нашёл время, чтобы обменяться с гостем хоть несколькими словами, а вернее – мыслями, которые чем дальше, тем реже оставляли его в покое, какой необходим для решения серьёзных служебных задач.

– Не знаю, понять ли вам, штатскому, но всё же… Вам ведь в армии служить не пришлось?

Такой вывод сам собой напрашивался при первом же взгляде на Котовского.

Ответ, однако, оказался неожиданным:

– Отчего же: служил срочную. В стрелковой. В запас уволен сержантом, командиром расчёта. Потом, правда, в запасе присваивали звания. Был старшим лейтенантом. Политсостав. Теперь наверняка разжалован в рядовые.

– Вот как! – Курилов сразу испытал ощущение некоей близости, знакомое людям, вдоволь похлебавшим из солдатского котелка. – Ну, и, наверное, воспоминания остались не самые лучшие?

– Всякие, – ответил Котовский медленно. – Свои теперь уже перемешались с отцовскими – а у него они были ну не то чтобы совсем светлыми, но, я бы сказал, родственными: он всегда и на гражданке чувствовал свою связь с армией, и мне это в какой-то мере передалось. Как бы о прежней семье: знаете, в семье всегда бывает не одно только хорошее, но она остаётся своей, согласны?

– Тогда, если можно, скажите: как она смотрится со стороны?

Ответ последовал сразу:

– Думаю, так же, как видят её люди военные, служащие, а не отбывающие номер. Так же, как смотрится сегодня и само государство. Плохо.

– А вы не задумывались – почему? Должны же быть причины?

Котовский вздохнул – невольно, но не очень выразительно – чтобы не обидеть человека, похоже, неглупого и порядочного. Ну да, у военных, несущих службу в строю, а не в штабном уюте, своих забот всегда хватает, им не до общей политики, особенно когда войска, как вот сейчас, на марше.