Или это сделано специально, чтобы утаить от суда и следственных органов, что тут же, в статье "Смерть России!" образ мыслей Дуброва ставится под сомнение? И, тем самым, привести суд к выводу, что газета навязывает своим читателям образ мыслей Дуброва?
3. ГЛЭДИС утверждает, что руководствовалась дефинициями закона "О противодействии экстремистской деятельности", но этот закон написанный на простом русском языке даже без использования таких слов, как «дефиниция», не считает экстремистским один документ — один материал, а экстремистскими материалами считает только несколько документов, рассмотренных совместно, а не некую информацию внутри всего лишь одного из документов.
Могла ли ГЛЭДИС, по неспособности понимать тексты, написанные на русском языке, добросовестно ошибиться и взять для экспертизы всего одну статью из газеты, а не несколько статей, как того требует закон? А после этого рассмотреть даже не всю статью "Смерть России!", и даже не все письмо Дуброва "О матери", а только цитаты из одного абзаца в этом письме? Ведь в Заключении прямо пишется, "что в статье, озаглавленной "Смерть России!", имеются следующие высказывания, содержащие призывы к подрыву… а также высказывания, обосновывающие полное уничтожение граждан России".
Или эта «неспособность» профессиональных лингвистов прочесть и понять текст закона, объясняется их желанием, вопреки закону "О противодействии экстремистской деятельности", обвинить газету в экстремизме?
4. Человек, владеющий русским языком, воспринимает смысл прочитанного материала целиком и не подменяет его смыслом отдельных предложений, вырванных из контекста.
С точки зрения профессионального психолингвиста, является ли подмена смысла письма "О матери" смыслом нескольких предложений из его единственного абзаца, добросовестным заблуждением ГЛЭДИС — иными словами, могут ли профессиональные лингвисты не знать элементарного?
Или подобный подход — это профессиональный прием, предназначенный для обмана суда с целью спровоцировать его на репрессивные действия против газеты?
5. Очевидный смысл письма Дуброва — убедить читателей, что он не еврей, а русский и все его тирады против жидовской России являются доказательством этого, поскольку, по его мнению, "против своего еврейского государства евреи в массе не выступают", а раз он выступает, то, значит, он не еврей.
Могли ли профессиональные лингвисты не понять этот смысл и не сообщить о нем суду?
Или эта явная ложь является профессиональным приемом лингвистов, использованным при написании Заключения, с целью воздействовать на суд для его обмана?
6. Могли ли профессиональные лингвисты случайно написать, что Дубров в статье просто опровергает "некоторые факты своей биографии", а не сообщить о том и не подчеркнуть, что целью Дуброва является убеждение читателей в том, что он не еврей?
Или это сделано для того, чтобы убеждения Дуброва (твердый взгляд на что-нибудь) ложно представить в виде призыва — обращения к другим людям в лаконичной форме?
7. ГЛЭДИС утверждает, что руководствовалась законом "О противодействии экстремистской деятельности", однако статья 2 этого закона требует: "Противодействие экстремистской деятельности основывается на следующих принципах: признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина…", — то есть, этот закон требует в первую очередь защищать конституционное право граждан иметь любые убеждения. И Конституция РФ (статья 29) запрещает лишь определенные виды пропаганды и агитации.
Можно ли считать добросовестным заблуждением то, что в Заключении, вопреки закону "О противодействии экстремистской деятельности", вообще ничего не сказано о конституционных правах человека на свободу мысли и убеждений и даже не использованы понятия «пропаганда» и "агитация"?
Или это Заключение является действием, направленным на то, чтобы с помощью психолингвистических приемов спровоцировать суд на насильственное изменение конституционного строя России?