2000 №5

Как и Первого мая, я со своими однополчанами старательно вышагивал в той же второй шеренге, но на этот раз правофланговым направляющим. Теперь предо мной стояла ответственная задача — удерживать строй шеренги в габаритах батальонной коробки. Дело в том, что при прохождении мимо трибуны, после сигнальной команды «И — раз», солдаты резко поворачивали головы направо. И в этот момент вся шеренга, влекомая центростремительной силой, наваливалась на правый фланг и, не удержи ее правофланговый, — все девятнадцать солдат, шагающих слева от него, могли вытолкнуть направляющего за отведенные строю границы. Такие случаи бывали, и не только на тренировках, но и на парадах. Правофланговый, запоздав с удержанием равновесия, вынужден был накреняться влево, сдерживая нарастающее давление шеренги. Иногда такое случалось сразу в нескольких шеренгах, и тогда батальон утрачивал красоту строя. Не просто быть правофланговым направляющим. Комбаты подбирали на это место наиболее опытных и физически натренированных солдат. Пришлось и мне стать правофланговым. Я со своей задачей 24 июня 1945 года на Параде Победы справился.

Генерал, чтобы добиться красивого, торжественного прохождения с ритмом 120 шагов в минуту, приказал расчертить тренировочную полосу перед трибуной линиями на ширину шага. Я тогда пошутил вслух: «Наш генерал теперь будет нас учить ходить по нотам». Но этим генеральская находчивость не ограничилась. Он приказал по крайней полосе прохождения натянуть веревку на высоту шага и внимательно контролировал проходящие шеренги, чтобы шаг был не длиннее и не короче ширины расчерченных полос, не ниже, но и не выше натянутой веревки. Свою рационализаторскую лепту тогда внес и я, предложив нашему комбату перед началом тренировки проводить разминку подобно тому, как это делают перед стартом спортсмены. Комбат принял мое шутливое предложение всерьез и приказал мне составить комплекс упражнений. А от моих товарищей мне досталось за это: комбат приказал разминаться во время перекура.

Вернулись из разведки. К. Левыкин — слева. 1944 год.

По мере приближения дня парада генерал стал больше внимания уделять внешнему виду солдат и офицеров. Нам тогда выдали новые двубортные суконные мундиры, настоящие яловые сапоги на настоящей кожаной подметке и широкие кожаные поясные ремни. Мы долго подгоняли под себя мундиры с двумя рядами латунных пуговиц, изобретали составы для их чистки, чтобы они лучше блестели. В ротах и батальонах развернулось соревнование за доведение до особого блеска яловых сапог. А генерал устраивал нам смотры и лично давал указания вещевой службе, если требовалась какая-нибудь замена. Однажды он заметил, что сапоги на ногах солдат одного из батальонов необычно блестели. Комбат был вызван на трибуну для раскрытия сего секрета. Стало известно, что старшина такой-то нашел где-то какой-то лак и сначала покрыл им свои сапоги, а потом приказал сделать то же своей роте. Скоро весь батальон засверкал зеркальным блеском необыкновенного черного лака. Генерал приказал комбату поощрить старшину от его имени и распорядился, чтобы все парадные сапоги — тысяча четыреста пар — были покрыты чудо-лаком. А он оказался совсем не для обуви. Что из этого вышло, мы узнали только после парада: сапоги вскоре покрылись трещинами, а затем распались на отдельные фрагменты.

Для достижения эффекта звучащего металлом чеканного шага кто-то из сметливых ротных старшин придумал специальные подковы для наших прекрасных яловых сапог. Но они оказались слишком тонкими и быстро стирались об лефортовский асфальт. Тогда пришла новая рационализаторская мысль — набить более толстую металлическую пластинку на всю подошву. Мысль эта быстро реализовалась по всему парадному расчету. Словом, после Парада Победы все сапоги пришлось просто выбросить.

И вот наступило раннее утро 24 июня 1945 года. Полковой трубач сыграл подъем в 4 часа. Завтрак был праздничным, из двух блюд: на первое — щи, на второе — каша гречневая с мясом. К чаю повара испекли каждому по белой булке. После завтрака началось одевание в парадную форму. А потом — осмотры. Сначала это сделали взводные офицеры, потом — комроты, за ним — комбат. А на плацу весь строй полка осматривал сам Батя — полковник Шевцов, а с ним начальник Особого отдела. Батю интересовал наш внешний вид. Он строго оглядел каждого с ног до головы. А особиста интересовало состояние нашего оружия: не заряжена ли у кого винтовка боевыми патронами. Мы стояли с оружием «на плечо» и с открытыми затворами, а особист пальцем проверял, нет ли в казеннике патрона. Вся эта процедура заняла более часа. Наконец была команда «по машинам», и мы тронулись длинной колонной «зисов» из Реутова в Москву. Сбор всех полковых расчетов нашей дивизии был на Хохловской площади у Покровских ворот. Оттуда мы в пешем строю, будя Москву песней «Утро красит нежным цветом», прошли по улице Кирова, через площадь Дзержинского и ровно в 8 часов утра остановились на назначенном нам месте — у гостиницы «Гранд Отель».