– Ты мне ничего не говорил, я ничего не знаю. Победителей не судят, а по возможности и награждают. Так будет хорошо?
– Так, Матвей, будет достаточно. Я оставлю у себя личную связь только с Гневневым. Общайся со мной через него.
– Только… Кирьян… я тебя знаю… баба-приманка – не в твоем стиле… как ты… не слабо?
– У меня отныне нет стиля… Флаг.
Нет смысла гадать, почему Кирьян Полугай умолчал о теракте Малинового Зерна, утрате посылки, почему вообще умолчал о посылке – это очевидно. Оправдать перед Кребнем провал боевой операции тем, что все остались в живых, Полугай не мог, поскольку аргумент был смехотворен. Он отлично знал Кребня, он никогда не служил в местах, подобных Хосе-Луису. Проблема сохранения жизни ради жизни вопреки всему остальному перед Матвеем Кребнем никогда не стояла. Не тот он был человек. Он просто не понял бы Полугая, и, скорее всего, арестовал – как саботажника… С уверенностью можно сказать, что Полугай ринулся сломя голову пятками гасить угольки потому, что не выдержал внутреннего конфликта между собственными погонами и собственной честью. Ибо отвечать
Таким образом, рассказывая историю войскового есаула Кирьяна Антоновича Полугая, мы рассказываем о настоящей человеческой трагедии. А в образе войскового атамана Кребня впервые проскальзывают нотки вполне демонические – ибо
Глава 9
ПОМЕЛО ПРЕЗИДЕНТОМ
"Когда рушится дом, а на руках у тебя наручники, следует быть в высшей степени проворным. В высшей степени. Иначе – хана."