1997, Серый кардинал

Обширная миссис Китченс (в больших пунцовых цветах на темно-синем) весь вечер с тревогой следила за нарастанием боевого духа мужа и время от времени подходила ко мне.

- Сделайте что-нибудь, - шипела она мне в ухо. - Скажите Оринде, чтобы она оставила в покое моего Леонарда.

Усы Леонарда вибрировали возле шеи Оринды. И мне казалось, что тут действовать надо по-другому. Но под настойчивые и повторявшиеся понукания миссис Китченс я подошел к ним и услышал взволнованный и жалобный скулеж Леонарда.

- Я бы сделал для вас, Оринда, все. Вы же знаете, все. Но вы перешли на сторону врага. И мне невыносимо видеть, как он пускает возле вас слюни, это отвратительно…

- Проснитесь, Леонард, - беззаботно бросила Оринда, не замечая бушующей лавы под довольно нелепой внешностью, - это новый мир.

Подводные течения могли бурлить и завихряться, но Оринда определенно объединила партию вокруг Джулиарда. В ту ночь в нашей комнате отец буквально не хотел слышать и слова, сказанного о ней. Он решительно приложил палец к губам и вытащил меня в коридор, плотно закрыв нашу дверь.

- Что случилось? - заинтригованный, спросил я.

- Сегодня вечером редактор «Газеты Хулуэстерна» спросил, думаю ли я, что люди, голосующие за меня, глупые?

- Но это же чушь. Это… - Я замолчал.

- Да. Помнишь, когда мы шутили насчет глупых избирателей, мы были здесь в спальне одни. Ты никому не повторял наши слова?

- Конечно, нет.

- Тогда откуда «Газета» знает?

- Ушер Рудд, - медленно проговорил я, вытаращив глаза. Отец кивнул.

- Ты рассказывал мне, что механик - Терри, его так зовут? - был уволен, потому что Ушер Рудд подслушал его разговор в постели с помощью одного из устройств, которые улавливают голоса по слабой вибрации оконного стекла?

- Ушер Рудд, - в ярости воскликнул я, - хочет доказать, что я не твой сын.

- Это неважно, он проиграет.

- Он Оринду тоже преследует, не говоря уже о Бетьюнах.

- Он думает, что если забросает грязью, то что-нибудь да останется.

Не давай ему никакого повода.

Дни проходили, и каждый мог убедиться, что сальто-мортале Оринды имело влияние только в Хупуэстерне. В Куиндле уже меньше, и совсем немного в деревнях, точками разбросанных по карте, где был один церковный шпиль, пара пабов и одна телефонная будка. Приветствия и аплодисменты встречали ее возле дома. А где-нибудь, скажем, в Миддл-Лэмпфилд (население 637 человек), когда она приезжала убеждать избирателей, они ограничивались вежливым "О-о?

Ах!" и возвращались к своему сидру домашнего производства. В большинстве деревень сидр, вылитый в глотки избирателей, действовал гораздо эффективнее, чем целование младенцев. И крепкая голова отца, приспособленная к пенистому яблочному продукту, заработала ему одобрение. Каждый день во время ленча мы ездили от паба к пабу (я за рулем), и я привык выслушивать приговор избирателей.

- Хороший парень твой отец, он понимает, что нам в деревне надо. Думаю, я буду голосовать за него. Этот Бетьюн, говорят, городской адвокат. А ты знаешь, как мы о них обо всех думаем. - И мой собеседник опускал большой палец вниз.

Отец заставлял их смеяться. Он знал, сколько стоит сено. Они бы пошли за ним на Южный полюс. Оринда полагала, что деревни - напрасная трата времени. Так же считал и Мервин.

- Они проголосуют за парня, с которым играли в дротики, - улыбался отец, будто не замечая двойного нажима. - Хотя я платил за свою выпивку, они платили за свою. И никто никому не обязан.

Оринде не нравился сидр, и она не любила пабы. Лаванда, к моему удивлению, любила и то, и другое. Поэтому отец, Лаванда и я провели несколько дней, разъезжая в серебристо-золотом «рейнджровере» по отдаленным деревням и таская за собой «мыльный ящик». Мы проверяли, чтобы ни один избиратель не остался (как говорил отец) неперевернутым. А на следующей неделе пришла очередь Оринды: она чуть не погибла.

Глава 7

Во вторник последней недели хождения от двери к двери от миссис Уэллс наконец прибыл с посыльным ящик с моим имуществом и велосипед.

Наверху в нашей комнате отец с интересом и любопытством рассматривал скудные свидетельства моей жизни. Два приза за победы в стипль-чезе среди любителей, несколько фотографий: я на лошади или на лыжах, групповые школьные снимки, застывшая команда, я сижу в первом ряду, а капитан обнимает кубок (за стрельбу в цель), книги по математике и по истории скачек с биографиями жокеев. Одежда, не слишком много, потому что, к своему отчаянию, я продолжал расти.

Отец взял мой паспорт, свидетельство о рождении и фотографию в рамке его свадьбы с моей матерью. Он вытащил снимок из рамки и несколько долгих минут разглядывал его. Потом провел пальцем по ее лицу и глубоко вздохнул.

- Ты ее помнишь? - неосторожно спросил я. - Если бы она вошла сейчас в комнату, ты бы узнал ее?

Он так мрачно взглянул на меня, что я сообразил: мой вопрос - непростительное вторжение.

- Разве ты когда-нибудь забудешь свою первую, - только и сказал он после паузы. Я сглотнул.

- У тебя уже была первая? - спросил он.

Я онемел, от неловкости разучившись говорить. Но в конце концов выдавил правдивый ответ:

- Нет.