1993: элементы советского опыта. Разговоры с Михаилом Гефтером

Эпопея немецкой социал-демократии и триумф русского большевизма создали чувство, что все стало возможным. Как резюмировал Бердяев в своем парадоксе об утопиях, теперь осуществима любая, но неясно: как этому помешать? Идеология в 20-х годах уже отчетливо конструируема. В бульоне из консерватизма, народничества и антисемитизма Гитлера соблазняло богатство рецептур. Кстати, до этого антисемитизм считали не более чем грязноватой причудой солидных господ.

С чем даже евреи примирились. Думали, что с германскими антисемитами они легко договорятся.

И открывается эра проектируемого Мира. В рефлексивной паре большевизм-фашизм более наблюдательным партнером поначалу был фашизм.

И знаешь почему? Европейский процесс создания государства и общества, растянутый на века, имел вид природного цикла с обманчиво-естественными атрибутами. А тут вдруг, с оглядкой на русский Октябрь, догадались, что власть сооружаема! То, о чем ты говоришь. Когда задачи сооружения власти подняты на инженерный уровень, все хотят в это как-то втянуться и всем находится место. Всех можно сопоставить, упорядочить и соподчинить. Но на деле эти «государственники» сооружают не государство. Социум власти они сооружают.

Это к тому, что ты сказал о фашизме как технологии конструирования, – идея, что власть можно сделать. Что человек может нечто переступить, чтобы что-то сделать. Я думаю, и Сталин продемонстрировал не то, что всех большевиков или всех кулаков можно уничтожить, а нечто другое. Что власть может найти способ уничтожения любого числа людей втайне от жизни других. Ему для этого понадобилась Сибирь и кое-что еще. Мы недооцениваем роль таких моментов в истории.

В ХХ веке важны технологии политических сил. Можно обсуждать их специфику, корни, но однажды все технологии сцепляются в новую инженерию. Через новый тип колонизации истории и управления преобразуемым миром. Прежде заявка на такое была немыслима, да и не нужна.

Любопытно, как плохо все видели глобальный потенциал фашизма. Один Ленин вздрогнул. Эта его странная поездка на Четвертый конгресс Коминтерна¹⁸, когда он сам близок к развязке. Все талдычат, что приход Муссолини к власти – периферийное событие, и вдруг неожиданный ход Ленина. О феномене фашистской власти в Италии как распространимом на Европу и весь Запад. И он заявляет коммунистам всего мира: не подражайте нам, русским большевикам! Как предугадал он вызов, таившийся в фашизме? То, что фашизм не просто манипулирует идеей социализма, нет, – фашизм ее, обрабатывая, прикарманивает. Ленину еще неясно, что выйдет из фашистской обработки большевизма. С учетом того, что и у самого нэповская Россия не вытанцовывается. Чтобы «вытанцовывалось», Ленину нужно заполучить другой мир и другую стратегию. Это мы еще с тобой обсудим, и это очень увязывается с Чаадаевым.

С Чаадаевым в России увязывается все.

Все увязано, да. Чаадаев – безумец с личной редактурой Нагорной проповеди. Его русским языком вообще никто в России не говорил. Такая непосредственность речи, где можно походя бросить, – кстати, в прошлом письме я забыл вам сказать о Моисее!

019

Механика «исторической закономерности». Протопризнак подтягивает свои причины, чтобы закрепиться. Проникающая мощь первоначала (иудейского). Ересь Иисуса и иудейское первоначало. Гибель Иисуса – историческое преимущество апостола Павла Пустота толерантности.

Михаил Гефтер: Интересна машина, именуемая «исторической закономерностью». Почему Христос и почему Павел? Как при таком изобилии проповедников и апокалиптических эсхатологий эта версия победила? Атеисты станут искать среднее арифметическое – не тот, так другой. Что скажут христиане, ясно: Сын Божий. На самом деле интересен вопрос, чем восторжествовал Христос? Он не похож на других чем-то очень существенным. Маргинал. Галилея. Египет, к которому он прикоснулся.

Конечно, абсолютно незауряден человек Павел. Павел возвел маргинальность Христа в запредельную степень. Еврейский вызов еврейству, в рамках того, что еврейство, рванувшись было, замерло на прорыве. Ни один эллин не бросал вызов Полису так прямо. А эти бросили вызов.