1945

Она оказалась такой же, как на плакате. Невысокой, тонкой, стройной, с вздернутым носиком и длиннющими волосами, опускающимися до самого пола. Волосы были перехвачены у затылка, получалась точно такая же распущеная коса, как на плакате. Но обнаружилось и другое. Она старательно и демонстративно не замечала Бочкарева, даже когда говорила с ним, словно подчеркивала: они – не ровня, между ними непреодолимый барьер. И взгляд отводила, смотря на чашки с кофе, теперь уже с самым настоящим, на бутерброды с маслом и пластинками желтого сыра, на белые стены и неудобные диваны с подушками из черной кожи. Куда угодно, но только не ему в глаза, словно чувствовала, что они разных миров.

А голос у Сигрун был нежным, чересчур нежным при ее деловитости и энергичности. И приятным.

— Значит, вы никогда не участвовали в проектах «Анэнербе» или «Врил»?

— Нет.

— В вашем роду были медиумы или ясновидящие?

— Я не уверен. В детстве слышал что-то такое о своей бабушке, но… нет, не уверен.

— Расскажите, про ваши ощущения. Здесь и на «Герхарде».

Она молча слушала, кивая головой. Рядом пил кофе, постукивал пальцами по белой фарфоровой чашке штурмбаннфюрер Карл Хабсмеер с красными от бессонницы глазами. Молчал сбоку Ванник с полузакрытыми глазами.

— У вас есть гражданская специальность? Вы получали высшее образование?

За Бочкарева молниеносно ответил Ванник, прикрывая мгновенное замешательство лейтенанта Кёллера.

— Лейтенант посвятил свою судьбу армии и СС, я полагаю, это заменяет любое образование.

Сигрун промолчала, а Карл Хабсмеер сменил ритм постукивания.

— Хорошо. Пусть заполнит вопросник Кунца, нужно знать его психологическую устойчивость.

— Да, мадам, — кивнул Хабсмеер.

Сигрун поднялась и вышла, не прощаясь, а ими занялся Келлер. Принес несколько листов с вопросами, затем, посмотрев на оберштурмбаннфюрера Шаубергера, еще одну. Зевнув, налил себе еще одну чашку кофе и извлек из нагрудного кармана пластинку из фольги с запрессованными в ней кругляшками.

— Второй день без сна, — пояснил он, присаживаясь к ним на диван, — сейчас все озверели, торопят и торопят. Не желаете?

— Что это? — спросил с недоверием Шаубергер. — Стимулятор?

— Это препарат Д-12. Он лишен недостатков десятки, и, тем более, Д-9. Правда, дозу не следует превышать.

— Нет, благодарю. Хотя, дайте одну, похоже, нам предстоит бурная ночь, а армейские препараты никуда не годятся.

— Без этого сейчас не получается, — согласился Хабсмеер, — впрочем, осталось менее суток, а потом уже отдохнем. Отоспимся, примем ванну. Да, горячая ванна на час, и чтобы никто не донимал с расчетами и перепроверками!

— Беспорядок полнейший, — вставил Ванник, пряча таблетку в упаковке в свой карман. — Главное – в спешке не пороть горячку.

Хабсмеер вяло кивнул.

— Например, зачем уничтожили «Герхард» и «Елену»? Я до сих пор возмущен – потратить столько средств и времени на них, чтобы потом уничтожить.

Хабсмеер запрокинул голову на спинку дивана и прикрыл глаза.

— Не только их. Но это очевидно – сейчас есть вероятность, что объекты попадут в руки противника. А через неделю, когда война окончится, мы переведем «Ханебу» и «Врил» в серийное производство. И перейдем, наконец, в нормальные лаборатории и исследовательские центры. Я например, мечтаю о Ривьере. Голубая гладь Средиземного моря из окна, теплое майское солнце, и бокал «Шато Петрус» урожая двадцать девятого года. О-о, это терпкое сочетание вкуса слив и трюфелей!

Хабсмеер оживился, отставил чашку, поднялся с дивана.

— Не буду вам мешать.

— О, нет, господин штурмбаннфюрер, — мягко и располагающе улыбнулся Шауберег, — здесь не окопы переднего края, по тебе не стреляет русская артиллерия, не бомбят штурмовики. А после них все остальное помехами никак не может считаться. Кстати, мы слышали, что «Андромеда» уже на исходной позиции?

— Да, — Хабсмеер заходил по лаборатории, где они находились, пролистал какие-то бумаги, поправил карандаши, взял листок, положил его. — «Андромеда» вышла из Новой Швабии и сегодня утром достигла базы в Норвегии. Завтра в три утра она будет над Берлином. После чего мы запустим «Колокол» и война окончится.

— Ошибок не предвидится? — спросил Ванник, задумчиво склонившись над вопросником и ставя галочки в нужным местах.

— А для чего мы уже месяц торчим тут, проверяем расчеты на нашей вычислительной машине Z4 и проводим малые включения «Колокола»? Нет, ошибок быть не должно. Ошибки были раньше. Тем более, здесь собрались все наши лучшие умы, — Хабсмеер сел на стул, крутанулся на нем, встал, снова сел. — Единственное «но» – не знаю, что решили с помехой во вспомогательном контуре. Раньше для этого использовали заключенных, но они дают неустойчивое и нестабильное поле. Отвратительное качество. Я работаю в другом направлении и не знаю подробностей, но похоже, решение найдено. Возможно, что во втором контуре задействуют вас, лейтенант.

— Как? — переспросил Бочкарев.

— Вот его? — спросил Ванник, поднимая голову.