Нарком обороны Тимошенко 20 и особенно 21 июня пытался обезопасить ситуацию на границе путем отвода их в лагеря, чтобы снизить опасность провокаций. Безусловно, Тимошенко во многом ошибался. Но прежде всего он исходил из интересов дела – не допустить гибельной для страны войны на два фронта. Хотя здесь тоже не все просто – ошибившись со сроком нападения немцев, он уже следовал в фарватере этой ошибки и порою пытался не столько ее исправить, сколько загладить свою вину за нее.
Однако все факты отвода войск 21 июня, а тем более, полной отмены их боеготовности и разоружения, действиями одного только Тимошенко объяснены быть не могут. Поэтому подошел момент подробно рассмотреть вопрос о предательстве среди высшего командования Красной Армии накануне и в начале войны.
Может показаться, что эта книга противоречит версии предательства. К примеру, командующий ЗапОВО генерал Павлов не привел в боеготовность свои войска, и они потерпели сокрушительное поражение. Можно ли выдвигать ему обвинения в предательстве, если он выполнял хоть и незаконные, но все же указания наркома Тимошенко, поддерживаемые к тому же частью Политбюро?
Мотив действий Тимошенко (во всяком случае, автору) понятен. Посмотрим теперь, из чего скорее всего исходил Павлов, когда не только отменял боеготовность, но и прямо разоружал вверенные ему войска.
После разгрома Западного фронта 4 июля его арестовали, предъявив обвинение в измене, и затем судили. 22 июля 1941 г. на процессе председатель суда спрашивает Павлова:
«УЛЬРИХ. На л.д. 86 тех же показаний от 21 июля 1941 года вы говорите: “Поддерживая все время с Мерецковым постоянную связь, последний в неоднократных беседах со мной систематически высказывал свои пораженческие настроения, указывая неизбежность поражения Красной армии в предстоящей войне с немцами. С момента начала военных действий Германии на Западе Мерецков говорил, что сейчас немцам не до нас, но в случае нападения их на Советский Союз и победы германской армии хуже нам от этого не будет”. Такой разговор у вас с Мерецковым был?
ПАВЛОВ. Да, такой разговор происходил у меня с ним в январе-месяце 1940 года в Райволе.
УЛЬРИХ. Кому это “нам хуже не будет”?
ПАВЛОВ. Я понял его, что мне и ему.
УЛЬРИХ. Вы соглашались с ним?
ПАВЛОВ. Я не возражал ему, так как этот разговор происходил во время выпивки. В этом я виноват».
Павлов с Мерецковым входили в узкий круг высших военачальников Красной Армии. И вдруг с началом войны выяснилось – эти ключевые фигуры в обороне страны уже давно были уверены, что в войне с Германией СССР неизбежно потерпит поражение! Как бойцы и защитники то есть они кончились еще до ее начала, и фактически им нельзя было доверять любые командные должности.
Однако летом 1940 года они вновь идут на повышение, да еще какое: Мерецков становится начальником Генерального штаба РККА, а Павлов – командующим крупнейшего военного округа, являющегося воротами на Москву! Получив повышение и справедливо рассудив при этом, что в серьезной войне с ними как полководцами страну ничего хорошего не ожидает, генералы принялись устраивать личное будущее – искать перспективного хозяина. Кандидатов было всего два, Сталин и Гитлер. Но поскольку Германия выглядела сильнее, то и Гитлер как хозяин казался предпочтительней.
Но доверие будущего хозяина нужно заслужить, а одних слов тут уже мало. Поэтому, поднявшись ступенькой выше, на тропе пораженчества и предательства генералы перешли от слов к делу. Председатель суда спрашивает Павлова дальше: