1941 – Бои местного значения

– У меня имеется важная для советского командования информация, товарищ лейтенант, – недавно освобожденная девушка-медик, о которой в суматохе возни с пленными все как-то подзабыли, остановилась перед Сергеем в напряженной позе, теребя в руках свою медицинскую сумку. – Или, после того как я в плену и у немцев в казарме побывала, вы для меня уже не товарищ лейтенант, а гражданин начальник?

«Вот ведь, нарывается, зараза», – окинув взглядом девушку, снова невольно залюбовался Сергей. Чувствует, чувствует за собой давящий позор плена, даром что и невольного, вот и хочет разом все концы оборвать, прозондировать свое нынешнее положение и свой социальный статус среди нас теперь. И ведь хочется девчонке помочь, а это легко сделать, если вместо отправки ее в наш тыл, а там сразу в особый отдел, оставить ее при отряде. Оно, конечно, женщине на войне если и место, то только в глубоком тылу, но тут ситуация особая, как говорится, чего уж теперь конюшню запирать, если всех лошадей уже украли. Да и девушке с клеймом «сдавшейся врагу» – а иные варианты ретивые особисты поначалу даже рассматривать не будут – столько еще горя хлебать предстоит, мама дорогая. А тут она на нашу территорию вернется уже не бывшей пленной, а героическим медиком отдельного отряда особого назначения… И тогда все вроде хорошо вырисовывается, да только в отряде комсостав – не я один, а остальные такие вот ее выкаблучивания могут и неправильно понять… то есть в дефинициях статьи 58-й местного УК… и полетит она тогда ясным соколом прямо на Колыму… А значит, если уж девчонку оставлять, без разъяснительной работы не обойтись… Эх, как ни жаль девчонку лишний раз кошмарить, после пережитого-то, чай натерпелась, но придется… Для ее же пользы.

Сергей аккуратно взял девушку под локоток, отводя чуть в сторону от остальных, с улыбкой наклонился к ее уху, словно желая сказать какую-нибудь веселую шутку, но сказал совершенно серьезно.

– Ты, птица вольная, горлица степная, как я посмотрю, целый букет достоинств имеешь. Красивая, смелая, в плену не сломалась. С чувством юмора у тебя, опять же, все в порядке. Уважаю. Но старшим по званию и должности ты все же понапрасну не хами и язычок свой острый попридержи, а то может тебе через эти твои выкрутасы получиться большая вава. Я-то ладно, на первый раз тебе дерзость твою спущу, за красоту и за уважение к стойкости твоей. Все понимаю – плен, унижения, страх перед будущим, желание поскорее прояснить свою участь. И даже облегчить эту участь могу помочь: вместо отправки в наш тыл, в жернова особых отделов, могу тебя при нашем отряде оставить, а потом, после героических боев и походов, про твой плен никто и не вспомнит. Но ты крепко-накрепко запомни себе на будущее, что длинный и несдержанный язык – он ведь не только до Киева, он и до лагеря довести может. И если ты вот так же нарвешься со своим язвительным языком на товарища бригадного комиссара или, не дай бог, на его помощников-особистов, что гораздо хуже, – вот они совершенно точно не спустят, и будут тебе тогда многие печали. Вместо того чтобы искупать позор случайного плена дальнейшей героической службой во славу Родины, полетишь ты, голуба, израненной птицей на Севера, и там снова в лагерь, только уже не немецкий, а дальнейшая жизнь окончательно под откос пойдет… Поняла ли ты меня правильно, красавица писаная, или мне уже сразу начинать грустить о нашей столь короткой встрече?

– Поняла, товарищ лейтенант, все поняла, – побледневшая девушка твердо кивнула. – Извините, больше не повторится. И… спасибо, что меня с собой берете.

– Ну, вот и хорошо, вот и ладушки… Тогда представься, как положено, а затем объясни, откуда ты и как здесь очутилась.

– Слушаюсь, товарищ лейтенант, – вытянулась девушка в струнку. – Санинструктор Марина Ерофеева, последнее место службы – операционная сестра в хирургическом отделении 63-го медико-санитарного батальона 27-й стрелковой дивизии. Наш медсанбат был размещен в Суховоле, там же располагался штаб и прочие тыловые службы дивизии. При отступлении частей дивизии мы отойти не успели – раненых очень много, а вывозить их не на чем было, так под немцами и оказались. Да и не только мы – много чего немцы в Суховоле захватили, а медсанбат… Наших раненых фашисты просто добили, мужской медперсонал частично для лечения своих оставили, а женщин… С женщинами по-разному сложилось – меня вот, за «непокорность и излишнюю гордость, непозволительную для женщины низшей славянской расы», как выразился их немецкий начальник, сюда сослали…

– Ладно, об этом потом, – прервал Марину Сергей, не желая сейчас зазря бередить ее душевные раны. – Что важного сказать-то хотела?

– Видите ли, товарищ лейтенант, – зачастила девушка, – среди пленных есть раненый старший лейтенант, Кузнецов его фамилия. Так вот, у него осколок в ноге застрял, воспаление пошло, и его срочно оперировать нужно, осколок достать, а иначе гангрена и летальный исход.