Известная степень автономии местным карателям предоставлялась: они могли сами решать, кто будет расстрелян, кто отправится в лагеря, а кого, в виде исключения, не тронут. Цель Сталина заключалась в том, чтобы дезорганизовать социальную базу сопротивления, конкретные судьбы незнакомых людей его не волновали.
Отчетность НКВД фиксирует те цели, по которым наносился массированный удар: контрреволюционные организации и политические партии (то есть известные в прошлом как троцкисты, правые, эсеры, меньшевики, анархисты, кадеты монархисты, ТКП, децисты, шляпниковцы, мясниковцы), «члены национал. к.-р. организаций» (то есть люди, пострадавшие в ходе удара по национальным кадрам, которые подозревались в связях с «исторической родиной» или с националистами), террористы, диверсанты, вредители (среди них часть — люди, действительно виновные в авариях, которым теперь придавалась политическая квалификация), фашисты, белогвардейцы, шпионы (здесь опять многие пострадали в связи с национальной принадлежностью — например, около 6 тысяч «иранских шпионов»), участники повстанческих организаций, агитаторы, церковники и сектанты[451].
В 1937 г. произошел еще один всплеск религиозных гонений. В 1937 г. было арестовано до 136 900 священников, расстреляно — 85 300. Однако удар по священникам (в отличие от удара по эсерам и меньшевикам) не был тотальным. Руководство православных церквей — и РПЦ, и обновленцев, продолжало спокойно жить и работать. Целью НКВД были не священники как таковые, а те из них, которые вели беседы с признаками оппозиционности или пали жертвой местных чекистов, которые были вольны выбирать — кем заполнять квоты на арест и расстрел. Характерно, что если антицерковная ретивость властей вызывала открытое недовольство населения, сталинский гнев обращался на чиновников. Так, осенью 1938 г. было принято решение о закрытии церкви в с. Черная заводь Ярославской области. Прибывших чиновников встретила толпа «в 500–600 человек, которая, встав у церкви, категорически заявила приехавшим: „Снимать колоколов не дадим, а если посмеете приступить к снятию колоколов насильственным путем, то учиним расправу“.
При малейшей попытке представителей района подойти к церкви в толпе начиналось движение и раздавались провокационные выкрики: „Караул, бьют, грабят“, „пьяные бандиты приехали“, „бейте их“ и т. д.
Активная церковница Баулина К. П. с паперти церкви призывала верующих вооружиться топорами и вилами и гнать всех приехавших, а если будут нажимать, то рубить их всех»[452].
Прогнав районное начальство, крестьяне установили дежурство, и при появлении любого автомобиля, идущего по дороге из райцентра, собирали народ. Тогда райисполком пересмотрел свое решение о закрытии церкви, настаивая только на снятии колоколов, — в области был высокий план по сдаче колокольной бронзы для нужд промышленности. Однако церковная двадцатка не дала согласие и на снятие колоколов.
Дело было доложено Сталину. По итогам разбирательства Ярославский обком отменил решение облисполкома об увеличении в два раза плана сдачи колокольной бронзы, а председатель Некрасовского райисполкома был отдан под суд «за провокационное по своим последствиям решение о закрытии церкви»[453]. Церковные активисты, обвиненные в призывах к насилию над представителями власти, также были репрессированы.
В это время власти не ставили задачу искоренить «религиозные предрассудки» и их носителей. Сталина не волновали те священники, которые не занимались политической или околополитической пропагандой. Судьба священников зависела от настроений местных чекистов. Прежде всего под удар попадали «заштатные» священники. Они были частью среды «бывших», не нашедших места в официально санкционированной иерархии.
Отдельной «массовой операцией» была чистка представителей национальных меньшинств, большинство соотечественников которых проживали за пределами СССР. Использовались и депортации. Так, корейцев переселили подальше от границ захваченной японцами Маньчжурии, чтобы не шпионили в пользу Японии. Недоверие к расовым меньшинствам не знало пределов: на Сахалине, например, японскими шпионами были объявлены почти все грамотные представители коренного населения.
Одновременно режим заботился и о том, чтобы сомнение в правильности курса Сталина не возникло позднее. Вождю было важно, чтобы не воскрес альтернативный коммунизм, подобный троцкизму. Сам Троцкий был скомпрометирован тяжелыми обвинениями на политических процессах, но упорно доказывал в зарубежной прессе абсурдность обвинений Сталина. Однако пока он был нужен как символ единого руководства всеми заговорами. Только 20 августа 1940 г., по завершении чистки и в преддверии советско-германского столкновения, Троцкий был убит агентом Коминтерна. Одна из возможных причин его устранения — планы Сталина распустить Коминтерн. Троцкий не должен был перехватить эту «марку».