1937. АнтиТеррор Сталина

Перед арестом Бухарин оставил письмо будущим руководителям партии, которое его жена выучила наизусть. Отмежевавшись от оппозиционной деятельности после 1929 г., Бухарин видит причину происходящего кошмара в «адской машине НКВД», которая состоит из карьеристов и действует «в угоду болезненной подозрительности Сталина, боюсь сказать больше…»[327] Нет, он не был лоялен. Сталинистом Бухарин не стал, оставался «двурушником», и потому продолжал нести угрозу сталинской стратегии. В условиях травли Бухарин объявил голодовку и пошел на пленум. Но там Бухарин пытался убедить Сталина: «Я ведь ни на что не претендую…»[328] Ему не верили. Ежов, обвиняя правых в запирательстве, практически выдал суть сталинских опасений: «Они своим единомышленникам дают сигнал: „Продолжайте работать, конспирируясь больше; попадешь — не сознавайся“[329].»

Несмотря на то что после разгрома школы Бухарина в 1933 г. и интеграции самого Бухарина во власть в 1934 г., у него не было своей организации, в случае изменения политической ситуации ее было легко воссоздать.

Ежов приводит аргумент, которому Бухарин и Рыков, да и остальные участники пленума, просто не знают, что противопоставить: «Вы сами понимаете, товарищи, что у арестованных, которые говорят не только о деятельности других, не в меньшей мере, а в большей о своей собственной антисоветской деятельности, соблазн был большой, когда задавался такой вопрос, ответить отрицательно, отказаться от показаний. Несмотря на это, все подтвердили эти показания»[330]. Советские люди не знают, что такое «сделка со следствием», которая дает надежду выжить. А ведь Астров выжил и даже дожил до реабилитации Бухарина.

Ежов пытается обосновать версию всеобщего заговора, в который входят и левые, и правые коммунисты. Эта версия через год будет представлена на третьем московском процессе. Но сейчас Сталин и Ежов допустили ошибку, сделав краеугольным камнем заговора платформу Рютина: «Сейчас, товарищи, совершенно бесспорно доказано, что рютинская платформа была составлена по инициативе правых в лице Рыкова, Бухарина, Томского, Угланова и Шмидта. Вокруг этой платформы они предполагали объединить все несогласные с партией элементы: троцкистов, зиновьевцев, правых»[331].

Бухарин показывает нелепость этой версии: «Астров показывает, что авторами являются Рыков, Бухарин, Томский, Угланов. Должен вам сказать, что если бы, вообще говоря, эта четверка занималась сочинением платформы, то как все вы должны отлично понимать, вероятно, писал бы это я. (Сталин: Почему? Обсуждали вы, писал другой.)… Астров утверждает, что мы были главными авторами. Если эта четверка была главными авторами, то наверняка должен был писать я, не Угланов же стал бы писать. (Сталин: Кто-то был один.) Я говорю про вариант Астрова, это можно литературной экспертизой подтвердить, что составлял ее не я, чтобы доказать, что я ее не мог писать. (Ежов: А разве Слепков не составлял документ, который подписал?) Я рютинской платформы не подписывал. Я говорю о рютинской платформе, говорю о стиле. Можно доказать по стилю, что я ни в коем случае ее не писал. (Молотов: Нас не стиль интересует, а террор интересует.) Я совершенно не участвовал в этом деле»[332].

Это вполне убедительное рассуждение призвано скомпрометировать и Астрова как источник доказательств следствия. Однако Астров, как мы помним, сделал это утверждение не как непосредственный свидетель, а с чужих слов. Ему это сказал Стецкий, а уж почему это понадобилось Стецкому (если он преувеличивал роль платформы Рютина) — это надо спрашивать не Астрова.

Схема, которую нарисовал Ежов, проваливалась в решающем программном звене. Действительно, абсурдно, что «центр правых» — Бухарин, Рыков, Томский и Шмидт решили поручить составление совместной платформы всей оппозиции Рютину, человеку, который до этого не был известен теоретическими достижениями. Даже Сталин пока перестал настаивать на этой версии.