1937. АнтиТеррор Сталина

10 сентября 1930 г. Менжинский писал Сталину: «…Арестовывать участников группировки поодиночке — рискованно. Выходов может быть два: или немедленно арестовать наиболее активных участников группировки, или дождаться вашего приезда, принимая пока агентурные меры, чтобы не быть застигнутым врасплох. Считаю нужным отметить, что сейчас все повстанческие группировки созревают очень быстро и последнее решение представляет известный риск»[79]. 24 сентября Сталин предлагает Орджоникидзе подумать о мерах «ликвидации этого неприятного дела»: «Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено. Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру, лишь бы избавиться от ЦК, от колхозов и совхозов, от большевистских темпов развития индустрии… Эти господа хотели, очевидно, поставить военных людей Кондратьевым-Громанам-Сухановым. Кондратьевско-сухановско-бухаринская партия — таков баланс. Ну и дела…»[80] «Письмо Сталина показывает, что он хорошо понимал, что дело о „военном заговоре“ сфабриковано в ОГПУ. Чем иначе объяснить благодушную готовность „отложить решение вопроса“ еще на несколько недель, оставить „заговорщиков“ на свободе, несмотря на „предупреждение“ Менжинского об опасности?»[81] — комментирует О. В. Хлевнюк. Перечитаем письмо еще раз. Оно написано Орджоникидзе, а не в газету «Правда». Сталин не убеждает своего товарища в необходимости расправы с Тухачевским или правыми. Он не мистифицирует Орджоникидзе и не сетует на излишнее усердие ОГПУ. Нет, пожалуй, письмо Сталина «не показывает» то, что приписывает ему О. В. Хлевнюк. Тогда почему заговорщиков не арестовали? Менжинский фактически объяснил это. Слишком рискованно. Не ясно, кто еще вовлечен, нет уверенности в вине Тухачевского и его товарища комдива Г. Гая (слишком уж они отличаются от арестованных военспецов). И потом, у Сталина было свое объяснение «фронды» Тухачевского, которое требовало не хирургических, а терапевтических методов лечения.

Перечитаем письмо еще раз. Перед мысленным взором Сталина встала страшная картина. Страна на грани социального взрыва. Интеллигенция настроена враждебно и при первой возможности начнет формировать альтернативную большевикам политическую систему, привлекая враждебные Сталину элементы компартии. И в этих условиях, даже без всякой интервенции, армия может нанести по партийным лидерам решающий удар, если спровоцировать красных «генералов». Неограниченная власть самодержца ограничена только переворотом.

Но по трезвом размышлении Сталин понял, что не все так страшно. Интервенции пока не будет. «Теневые правительства» арестованы, их политическая сеть обезглавлена. Между правыми коммунистами, эсерами из крестьянской партии, меньшевиками и тем более правыми либералами из инженерных и академических кругов — множество разногласий, и единого штаба у сопротивления по-прежнему нет. То же можно сказать и о военной «фронде». Причастность Тухачевского к заговору старого офицерства была невероятной: будущий маршал был известен как сторонник скорейшей индустриализации, критик «правого уклона» в военном строительстве и оппонент Свечина, арест которого вызвал одобрение Тухачевского. «Фронда» Тухачевского была вызвана не его политическими взглядами. А чем? Как не вспомнить о недавней обиде, нанесенной самолюбию Тухачевского Сталиным, который оказался «правее» своего полководца.

В январе 1930 г. командующий Ленинградским военным округом и бывший начальник штаба РККА М. Тухачевский направил наркомвоену К. Ворошилову записку, в которой излагал планы резкого роста производства военной техники в условиях Первой пятилетки. Ворошилов, недолюбливающий Тухачевского, передал план Тухачевского на рецензию нынешнему начальнику штаба РККА, бывшему полковнику Б. Шапошникову. Тот не упустил возможности «осадить» командующего Ленинградским военным округом.

Шапошников придерживался консервативного взгляда на военную стратегию, а Тухачевский был известен своим пристрастием к техническим новшествам и революционным лозунгам в военной теории. Шапошников подверг план суровой критике, несколько преувеличив требования, которые Тухачевский предъявлял к стране. Расчет Тухачевского исходил из оптимизма сталинских планов 1930 г. Если задачей военного планирования, по Ворошилову и Шапошникову, было достичь равновесия сил с потенциальным противником, то Тухачевский исходил из необходимости создать подавляющий технический перевес, который позволил бы разгромить поляков, румын и страны Прибалтики в приграничном сражении и не дать возможность другим европейским странам оказать поддержку соседям СССР[82].