1922

Как ни странно, я почувствовал себя ближе к моему сыну в переулке. Он был за аптекой и стойкой с газировкой на Галлатин-Стрит («Леденецы Шрэффт и лучшие домашние помадки наша Специальность»), в двух кварталах от Святой Евсевии. Там был ящик, вероятно слишком новый, чтобы быть тем, на котором сидел Генри в ожидании девушки, достаточно предприимчивой, чтобы менять информацию на сигареты, но я мог притвориться, и я сделал это. Такое притворство было легче, когда я был пьян, а в большинство дней, когда я появлялся на Галлатин-Стрит, я был действительно очень пьян. Иногда я притворялся, что снова был 1922 год, и именно я ждал Викторию Стивенсон. Если бы она пришла, то я обменял бы весь блок сигарет, чтобы передать одно сообщение: Когда молодой человек, который называет себя Хэнком, появится здесь, спрашивая о Шен Коттери, скажи ему валить отсюда. Применить его энергию в другом месте. Скажи ему, что его отец нуждается в нем на ферме, что возможно вместе, они могут спасти ее.

Но та девочка была вне моей досягаемости. Единственная Виктория, которую я встретил, была более поздней версией, той с тремя миловидными детьми и респектабельным титулом миссис Халлетт. Я бросил пить к тому времени, я работал на фабрике одежды Билт-Райт, и вновь познакомился с лезвием и кремом для бритья. Учитывая эту видимость респектабельности, она приняла меня достаточно охотно. Я сказал ей, кем я был, только потому, что если я должен быть честен до конца, ложь не вариант. Я видел по небольшому увеличению ее глаз, что она заметила сходство.

— Ну и дела, но он был мил, — сказала она. — И так безумно влюблен. Я сожалею и о Шен, также. Она была великой красоткой. Это походит на трагедию из Шекспира, верно?

Только она сказала это традиционное «Ну и дела», и после этого я больше не возвращался в переулок на Галлатин-Стрит, потому что для меня убийство Арлетт отравило даже эту невинную попытку молодой замужней женщины из Омахи проявить сочувствие. Она считала, что смерть Генри и Шеннон походили на традиционное восклицание «Ну и дела» из Шекспира. Она думала, что это было романтично. Интересно, она так же думала, если бы услышала мою жену, кричащую в последний раз внутри пропитанного кровью мешка? Или увидела моего безглазого сына, с лицом без губ?

Я сохранил два рабочих места в течение прожитых лет в Городе Ворот, также известном как Город Дураков. Вы скажете, конечно же, я сохранил работу; иначе жил бы на улице. Но мужчины, более честные чем, я продолжали пить, даже когда хотели остановиться, и мужчины, более приличные, чем я закончили тем, что спали в подъездах. Полагаю, что могу сказать, что после потерянных лет, я предпринял еще одно усилие, чтобы жить реальной жизнью. Были времена, когда я действительно верил в это, но лежа в кровати ночью (и слушая беготню крыс в стенах — они были моими постоянными компаньонами), я знал правду: Я все еще пытался победить. Даже после смертей Генри и Шеннон, даже после потери фермы, я пытался победить труп в колодце. Ее и ее приспешников.

Джон Ханрахан был бригадиром склада на фабрике «Билт-Райт». Он не хотел нанимать человека с одной рукой, но я попросил испытание, и когда я доказал ему, что мог дотащить поддон, полностью загруженный рубашками или комбинезонами так же как любой человек из его штата сотрудников, он нанял меня. Я таскал те поддоны в течение четырнадцати месяцев, и часто хромал назад в комнату, где я тогда остановился, с ноющей спиной и культей. Но я никогда не жаловался, и даже нашел время чтобы научиться шить. Я занимался этим во время своего обеда (который длился 15 минут), и во время перерыва во второй половине дня. В то время как другие мужчины выходили на погрузочную платформу, покурить и обменяться грязными шутками, я учился сшивать швы, сначала на мешках для доставки, которые мы использовали, а затем на комбинезонах, которые были основным товаром компании. Оказалось, у меня была сноровка для этого; я мог даже пришивать застежку-молнию, что требует значительного опыта на сборочной линии одежды. Я прижимал своей культей одежду, чтобы удерживать ее на месте, пока моя нога управляла электрической педалью.

Шитье оплачивалось лучше, чем транспортировка, и оно было легче для моей спины, но швейный этаж был темным и походил на пещеру, и после четырех месяцев я начал видеть крыс на горах недавно окрашенной в синий цвет джинсовки и притаившихся в тенях под ручными тележками, которые сначала привозили материал, а затем вновь увозили его.