1919

Галлоуэй отбил все удары, чувствуя, как с каждым столкновением по рукам прокатывается острая боль — гунн был невероятно силен. Они сошлись почти вплотную, казалось, теперь-то немцу не хватит размаха, чтобы рубить или колоть, но Пастор резким движением снизу вверх ударил Боцмана в челюсть навершием рукояти и сразу же добавил головой — в лицо, в хорошем стиле уличной драки. Галлоуэй отшатнулся, острая боль в сломанном носу на миг лишила его контроля, и сержант пропустил новый рубящий удар. Отточенное, иззубренное от множества столкновений лезвие обрушилось на ключицу, разрубая кость и мышцы. Отказываясь поверить в случившееся, сражаясь до конца, Галлоуэй ткнул врага в ответ дубиной, но сила покинула его. Немец без труда перехватил оружие и вырвал его из безвольной руки.

Боцман осел на землю, секунду-другую он смотрел снизу вверх на своего убийцу горящим ненавистью взглядом. А затем его глаза затуманились и закрылись. У ног Пастора лежало мертвое тело. Густ повел рукой вокруг, ища хоть какую-то опору. Ноги подкашивались, сердце колотилось где-то у самой глотки, пальцы дрожали так, что сейчас он не удержал бы и ложку, не то что тесак. Брюки от пояса и ниже промокли насквозь вместе с обмотками, кровь хлюпала в ботинках. Но он был жив.

В следующее мгновение мир взорвался снопом ярко-алых искр, в грудь словно ударили тараном. Густ почувствовал, что падает. Сознание мерцало, он не понимал, что произошло, почему упал, что ударило его. Падение было долгим, безмерно долгим, настолько, что он потерял сознание до того, как навзничь упал на землю, истоптанную его и томми ботинками.

Шейн передернул затвор, едва не рыдая от горечи. Если бы он поспешил, если бы он успел чуть раньше… Рыжий сержант нравился ему какой-то внутренней простотой, почти крестьянской основательностью. Боцман мог надрываться до колик, вопя на подчиненных и новобранцев, но в нем не было скрытой злобы, так часто встречающейся в командирах. Галлоуэй все делал с основательностью, рассудительно и надежно и этим нравился Дайманту, сыну такого же основательного фермера из американской глубинки.

Теперь Патрик Галлоуэй был убит, и то, что его убийца только что получил в живот полный заряд из винчестера, уже ничем не могло помочь. Горечь и печаль почти сразу отошли на второй план, они остались с Даймантом, но где-то позади, на задворках сознания. Шейн укрылся за кочкой и начал торопливо перезаряжать винчестер. Боши напирали, и было непохоже, чтобы они собирались отступать.

Глава 7

— Как это получилось, Браун?

Майор мрачнел, как грозовая туча, и его можно было понять. Так успешно начавшийся штурм по сути сорвался, сорвался позорно и стремительно.

— Как? — вновь повторил майор. Джордж Монтег Натан очень редко терял самообладание, и это оказался как раз такой случай. На его лицо легла печать усталости, разочарования и отчасти даже обиды.

Браун Илтис, командир второго взвода, промолчал, понимая, что вопрос скорее риторический, — Натан старался обрести почву под ногами после феерической неудачи так хорошо начавшегося боя.

— Присаживайтесь, — произнес майор, словно спохватившись.

Лейтенант, доселе стоявший перед командиром, сел на колченогий стул. Стульев нашлось три, их стащили в полуразваленный немецкий дот, приспособленный под импровизированный батальонный штаб. В серой бетонной коробке не было ничего, кроме стола — доски, положенной на грубо сколоченные козлы, упомянутых стульев и керосиновой лампы. Расстеленная на столе крупномасштабная карта пестрела свежими карандашными пометками. О военном предназначении помещения напоминал пол, усеянный потемневшими гильзами, а на одной из стен выделялась россыпь характерных темно-красных брызг. Натан не зажигал лампу, и в полутьме высохшие капли едва заметно светились гнилушечно-зеленоватым светом, как раздавленные светлячки.

— Откуда они могли взяться? — задал очередной вопрос майор. — Ведь наши фланговые отряды ушли далеко вперед.

— Видимо, наши не сразу сомкнули фронт. — На этот раз Илтис решил для разнообразия что-нибудь сказать. Его речь была не очень внятной, словно у говорившего болели зубы. — Образовался «коридор», через который прошел отряд бошей… «Слоеный пирог», чтоб его!

— Да… — согласился майор, напряженно о чем-то думавший. К нему на глазах возвращалась выдержка и спокойствие.

Выражение «слоеный пирог» укрепилось на фронте давно и прочно. В любом сколь-нибудь масштабном бою, даже при наличии радиосвязи, сражающиеся очень часто теряли ориентиры в сети окопов и траншей, похожих друг на друга, как близнецы. Блуждающие бойцы, даже целые отряды, сбивались с курса и, отрезанные, начинали сражаться сами за себя. Иногда подразделения-призраки пробивались к своим или упорно держали оборону до прихода подмоги. Гораздо чаще целые батальоны исчезали в никуда, и лишь отдаленные выстрелы и предсмертные крики свидетельствовали об их судьбе. Этим утром англичане наступали, затем немцы контратаковали, теперь немецкий штурмовой отряд оказался в осаде, но, в свою очередь, окружил взвод Уильяма Дрегера — типичный «пирог».