1919

«Виски — это обычный самогон, забывший свое происхождение», так, кажется, говорил отец…

Емкость прошла по кругу, когда она вернулась к хозяину, тот вытряхнул в рот последние капли и с размаху швырнул ее об пол. Это была своего рода традиция — в самой первой поездке саперы тоже что-то разбили в отсеке, и озлобленные танкисты потребовали, чтобы обнаглевшая пехота все тщательно вычистила. С того дня штурмовики в каждом броске обязательно что-нибудь разливали прямо в танке, как символ надежды на возвращение. Стекло треснуло, но оплетка удержала сосуд, тогда один из бойцов с размаху припечатал флягу ботинком, превращая в груду мелких осколков.

Машину задергало, словно танк забуксовал, водитель то сбрасывал газ, то резко прибавлял оборотов, стараясь преодолеть препятствие. Мигнула сигнальная лампа. Дрегер еще раз окинул взглядом солдат, хлопнул себя по макушке, нахлобучивая поглубже фуражку. Провел по карманам, проверяя на месте ли снаряжение — компас, свисток, ракетница, револьвер, планшет с картой. Напоследок глубоко — во всю глубину легких — вдохнул из кислородного аппарата.

«Марк» остановился, резко, словно якорь бросил, и дальше все происходило быстро, очень быстро.

Саперы бросились к четырем овальным люкам, по два на каждом борту танка. Каждый боец был увешан снаряжением так, что напоминал небольшой оружейный склад, но все ухитрялись не сталкиваться и не цепляться в узком и тесном десантном отсеке. Лязгнули запоры, и «крысы» ринулись на выход. Первым через невысокий порожек шагнул лейтенант, и окружающий мир ударил его сразу, по всем органам чувств.

В первое мгновение, еще даже не коснувшись земли, он ослеп. После полумрака танкового десантного отсека, освещаемого лишь тусклыми мигающими лампами, сполохи огня ударили по глазам как молотом. Прямо перед ним, на расстоянии не более десяти футов пылал «Шершень», не как обычно горят танки — лениво и чадно, а чистым ярчайшим пламенем, словно огромная газовая горелка. Рвущиеся ввысь языки пламени почти не давали дыма, лишь непонятные белесые хлопья, похожие на крошечные перья, танцевали над погребальным костром.

«Это отлетает душа танка», — невпопад подумал лейтенант. Подошвы коснулись земли, он заученно сгруппировался и откатился в сторону, освобождая место следующему бойцу. И Дрегер оглох.

В танке было шумно, очень шумно, но это было лишь бледное подобие устрашающего грохота, что царил здесь, на острие атаки. Огневой вал продвинулся дальше, чтобы не задеть своих, но буквально в сотне футов стояла сплошная бурая стена, подсвеченная багровыми отблесками — сотни, тысячи разрывов, тянувшиеся без просветов покуда хватало взгляда. Однажды Дрегер прочитал в какой-то газете, что основная часть трат экономики на войну — это не техника, и не снаряжение, а боеприпасы. Тысячи тысяч снарядов, каждый из которых представляет собой сложный агрегат из металла, механических устройств и новейших достижений химической промышленности. Тогда он не поверил, теперь же в полной мере осознал, насколько это точное и справедливое замечание. Немыслимое количество снарядов, от небольших, размером с ручную гранату, до огромных полуторатонных «чемоданов», которые приходится поднимать специальными лебедками — теперь обрушивались на землю смертоносным ливнем. Шум, который они при этом производили, даже нельзя было назвать «шумом» или «звуком». Слова просто не могли описать то, что наполнило каждый кубический дюйм воздуха на многие мили вокруг. Это было подобно смертоносной вибрации, она пронизывала последнюю клеточку тела, останавливала сердце и бег крови по жилам. От нее не могли уберечь никакие затычки, накладки и просто ладони, закрывающие уши. Лейтенанту не раз доводилось видеть как солдаты, даже не новобранцы, бросали оружие, забиваясь в любую яму и никакие угрозы, никакой трибунал не мог заставить их идти дальше — так страшен мог быть для человека убийственный артиллерийский огонь. А те обстрелы не шли с нынешним ни в какой сравнение — в эти минуты словно сам Марс сошел на землю и метал свои молнии, разя направо и налево.

Запас кислорода в легких закончился, скорчившись под прикрытием ближайшей кочки, Уильям надрывно, с всхлипом вдохнул воздух поля боя.

Так же как безумную какофонию вокруг нельзя было назвать «шумом», так же сложно было назвать «воздухом» тягучую субстанцию, тяжелыми толчками втягиваемую широко раскрытым ртом. Атмосфера над полем сражения уплотнилась, так что ее, казалось, можно было резать ножом — только достань клинок из ножен. Мельчайший прах измельченной земли, бетонная пыль, каменное крошево, гарь и копоть — все эти ингредиенты смешались в едином глотке, который сделал Дрегер. И над всеми запахами царили тяжелый смрад сожженной плоти и пронзительно острый, химически чистый аромат сгоревшей взрывчатки.