1917

Таким же ловким образом Америка проводила свою линию в России и позднее… Не участвуя в Гражданской войне и интервенции особо активно, она отдавала видимую инициативу союзникам, но подлинная роль элитарных кругов США в провоцировании русской Гражданской войны и в расширении интервенции была не просто большой, а ведущей, решающей.

Что же до Харпера, то он вернулся в США из последней дореволюционной поездки в Россию в конце сентября 1916 года. И когда в России началась революция, Госдепартамент тут же запросил у него экстренный анализ с оценкой ситуации. 15 марта 1917 года Харпер телеграфировал из Чикаго в Вашингтон:

«Прошлым летом думские деятели доверительно говорили, что революция может стать необходимой, и просили меня, если она произойдёт, разъяснить её политический, а не социальный характер».

Признание любопытное, не так ли? Уже в этой короткой цитате просматривается вполне определённый характер отношений российских либеральных думских деятелей и политических «верхов» США. И это отношения не будущих равноправных – после победы буржуазной революции в России – партнёров, а отношения патрона и клиента. Последний заранее сознаёт свою несамостоятельность и заранее ищет поддержки у патрона, «доверительно» информируя его в видах будущих субсидий и ожидая от него указаний.

Скажем, такая деталь… Одним из первых актов Временного правительства уже в марте 1917 года стало признание права Польши на независимость. Этот факт как очень важный отмечал позднее, например, Уинстон Черчилль. Конечно, русская Польша всегда была чужеродным телом в составе Российской империи, но так ли уж надо было торопиться с «польским» вопросом? Однако если знать, что линия на отдельную Польшу была жёсткой линией Вашингтона, что польский пианист и композитор Ян Игнацы Падеревский (1860–1941), первый премьер-министр и министр иностранных дел послевоенной Польши, был прямым ставленником Америки (он и умер в США), то «польская» прыть Временного правительства становится более понятной.

«Временные» правители России, оказавшись во главе её, и близко не вели себя как лидеры великой державы – пусть и находящейся в кризисе. (А кто тогда в кризисе не находился – кроме США?!) Но «Временные» хорошо понимали, что обязаны удержать Россию в рамках политической революции, не допуская до революции социальной, потому что именно это им и предписывалось Антантой и Америкой. Недаром Фрэнсис сообщал в Вашингтон, что Временное правительство имеет родственную с американским правительством социальную основу.

Политическая революция применительно к тогдашней России означала просто замену полуфеодального самодержавия «чистым» строем капитализма при не только сохранении, а даже упрочении в России института частной собственности на средства производства, землю и недра земли, в которые уже по-хозяйски въедался Герберт Гувер и прочие заокеанские гуверы… Политическая революция «сверху» означала замену самодержавия, защищающего имущих собственников непоследовательно, прямой властью этих собственников. Политическая революция – это война дворцов против дворцов.

Социальная же революция означала свержение власти частных собственников и установление власти абсолютно нового типа – Советской власти народа. Социальная революция – это война хижин против дворцов, это замена власти частных собственников, эксплуатирующих чужой труд, властью трудящихся масс.

Политическая революция в России, совершаемая клиентами Америки, была для собственников Америки выгодна, социальная же революция, совершаемая трудящимися массами во имя интересов трудящихся масс, – смертельно опасна. Социальная революция в России для Америки была недопустима, политическая – необходима.

В 1919 году американский экономист Торстен Веблен (1857–1929) суть происходящего в России ухватил очень точно:

«Большевизм является революционным по своей сути. Его цель – перенесение демократии и власти большинства в область промышленности и индустрии (жирный шрифт мой. – С.К.). Следовательно, большевизм – это угроза установившемуся порядку. Поэтому его обвиняют в угрозе по отношению к частной собственности, бизнесу, промышленности, государству и церкви, закону и нравственности, цивилизации и вообще всему человечеству».