1917: Да здравствует император!

С облегчением переведя дух, полагая, что более не отвечают за происходящее, министры ждали официальной отставки и возможности спокойно разъехаться. И вдруг такая неприятность – государь их не уволил. Общее настроение присутствующих выражал сам глава правительства князь Голицын, который все время повторял одну и ту же фразу:

– Что же делать, что делать?

Министры растерянно переглядывались. Казалось, что все сейчас разрываются между желанием немедленно бежать и необходимостью соблюдать приличия, придумав повод для бегства.

Внезапно кто-то распахнул двери в зал заседаний и закричал:

– Сюда идет толпа!!! Будут здесь с минуты на минуту! Спасайся!

Словно получив команду, министры повскакивали со своих мест и, роняя стулья и никому теперь не нужные бумаги, рванулись к выходу. Шум паники охватил один из оплотов государственной власти России. Где-то хлопали двери. Зазвенело разбитое стекло. Погас свет.

Еще через несколько тягостных минут в опустевший дворец ворвалась толпа солдат и всякой веселой черни. Начался разгром.

Правительство, назначенное государем императором Николаем Вторым, перестало существовать…

Окрестности Могилева.

27 февраля (12 марта) 1917 года

Выстрел винтовки громыхнул в тишине ночного леса. Толчок в плечо.

– Слева!

Георгий не заморачивался всякими этикетами, лязгая затвором и вскидывая винтовку для нового выстрела. Резко обернувшись в указанном направлении, пытаюсь взять на прицел скользящие между деревьями фигуры. Сзади дважды громыхнул маузер. Марсель Плиа ведет огонь с правого борта.

Стреляю. Толчок отдачи бьет в мое плечо. Ну что я – снайпер, попадать в активно движущуюся цель из маузера, пусть даже и с прикладом, используя в качестве платформы летящие через ночной лес сани? Не попал, конечно. Не знаю, попадал ли кто-нибудь из нас, но мне казалось, что целей становилось только больше.

Слева от меня заковыристо подгонял свою клячу Тихон. Стоп, не клячу – лошадку. Вывези нас, родная, и я тебе куплю воз сена! Только быстрее!

Горшков стреляет, и, к нашей секундной радости, одна из фигур, кувыркнувшись, затихла. Однако это лишь разозлило остальных преследователей.

Мои два выстрела уходят в молоко.

– Гони! Гони, родная! – кричал Тихон, хлестая лошадь вожжами. – Господь меня наказует за жадность мою! Вывези, Рыжуха, век не забуду!

Как он, вероятно, сейчас в душе костерит нас на чем свет стоит! И отдельно наверняка перепадает Георгию, который так красноречиво его соблазнял на эту поездку.

Когда я впервые спросил хозяина огорода, которому мы свалились буквально на голову, о возможности срочно выехать в Могилев, тот лишь удивленно переспросил:

– Ночью? В лес?

Меня очень подмывало добавить фразу «В багажнике?», но я добавил лишь окончание этого известного анекдота:

– Плохая примета?

Тихон, так звали нашего собеседника, лишь хмыкнул:

– Шутник ты, барин…

– Что ж так?

– Дык кто ж ночью зимой едет в лес-то? Волки опять же. Вона их сколько за войну расплодилось. Стрелять-то некому, а в бесхозном лесу в лихолетье волк завсегда хозяин. А уж ночью…

Селянин безнадежно рукой махнул, показывая всю бесперспективность моей идеи. Но я напирал на него:

– Ну так и нас несколько человек при оружии. Разве не проедем?

Тихон активно замотал головой.

– Ох, барин, не ведаешь ты, о чем просишь!

В разговор вмешался Горшков.

– Разрешите, я с ним переговорю.

Дальше мы минут пятнадцать наблюдали сцену торга. Торговались ожесточенно. Георгий Георгиевич пару раз даже подозрительно спросил крестьянина:

– Ты, часом, не жид?

Пока Горшков торговался с мужиком, ко мне подошел Марсель Плиа.

– Ваше императорское высочество!

Я обернулся к нему, а тот смущенно продолжил:

– Я хотел сказать спасибо за то, что вы бросились меня спасать.

– Пустое, братец! – я отмахнулся.

– Не скажите, ваше императорское высочество, не скажите. Вы мне на самом деле жизнь спасли, ведь в этот раз падение с аэроплана я бы точно не пережил!

Я удивился:

– Что значит «в этот раз»? Раньше тоже приходилось падать с аэроплана?

– Так точно, ваше императорское высочество, приходилось. – Марсель засмеялся. – В том бою, за который я получил первого Георгия на грудь, я как раз и упал. Был в верхнем люке над крыльями и стрелял из пулемета, когда в наш аэроплан произошло попадание с земли. Тогда наш «Муромец» вдруг рухнул вниз, и я выпал из своего гнезда. Пока пилотировавший тогда лейтенант Констенчик не смог остановить наше падение, я так и летел четверть версты за аэропланом, словно камень. Слава богу, я привязался ремнем к своему сиденью тогда и далеко не улетел, и когда машина остановила падение, я просто влетел в свой верхний люк, вот и все. Помню, тогда все сильно удивились, а я тогда, помню, сказал им, что предпочитаю падать не так быстро в следующий раз, вот. А в этот раз я хоть и привязался, но пришлось бы мне волочься за аэропланом полверсты по полю этому во время посадки, да еще и удар об землю в самом начале…

Моторист, смутившись, замолчал, а я одобрительно похлопал его по плечу.