17,5

Дед тем временем перебирал по полировке стола ноготками, как краб меньшими из своих ножек. По ходу Лёвиной скороговорки дед морщился от переходов на его личность. Да, в завещании упоминалось его имя, но он больше оценил бы, если бы о его завещании говорили как о чем-то монументально общем, о вкладе в формальный порядок перехода границы между жизнью и смертью. Его имя в тексте, по замыслу, должно было означать в первую очередь не участие, а авторство. В свое время, он, конечно, и сам покажет всем пример участия, но это будет лишь частное подтверждение его правоты. Он был прав уже сейчас.

Дед в наигранном безразличии ожидания конца спорной Лёвиной речи довольно бездарно имитировал глотки из чуть наклоненного к губам бокала и сам подливал себе вина, пока бокал не перелился на стол и не потек ему на брючные колени. Теперь ему действительно пришлось осторожно вытягивать вниз шланг бескровных губ и отпивать из полной посуды, не касаясь ее руками, чтобы не разлить еще больше. И не забывая кстати при этом, вслепую подъедать крючьями пальцев с тарелок пожухшие одинокие и уже какие-то беззащитно-безымянные припаявшиеся копченые ломтики. Даже по этим косвенным признакам было уже трудно определить, сколько времени Лёва уже говорит.

– Забудь, в доме нет жареной картошки, – сказала Мила на потухший взгляд Давыдова.

– Я, может быть, совсем о ней и не подумал, – это была ошибка – раскрыть рот – в нем тут же оказалась опять капуста. Тут уж Давыдов с высоко поднятым бокалом в руке (говорящий и стоящий Лёва ему благодарно кивнул) сам себе про себя молча поклялся, что никогда не произнесет больше ни слова. Мила кивнула вслух:

– Дудки, милый мой.

– Ну, это еще не известно, – ответил Давыдов.

И вдруг у деда стало такое усталое лицо, будто он настолько растроган, что сейчас выдаст в ответ на продолжающуюся речь Лёвы что-то торжественно-благодарное. Грудь его наполнилась вдохом, плечи расправились. Оказалось ложная тревога, он просто проглотил кусок больше, чем мог, и чуть не подавился. Все обошлось. Хотя, кстати, ответные речи дед умел толкать, тут ничего не скажешь.

Лёва развивал свою мысль:

– Иногда, знаете, можно и отвлечься, сходить на каток.

– Но я не стою на коньках, – вдруг заметил дед.

– Да, это правда, – широко улыбнулся Лёва, представив деда на коньках, и продолжил праздничный тост с улыбкой.

Мила уже в сотый раз просила Давыдова открыть рот. Да когда же он доест свою тарелку.

Лёва, наконец, сделал паузу, очень короткую, но такую глубокую в молчании, что стало слышно сопение Давыдова, а дед, засмотревшись в фиолетовую искру в бокале шампанского, не на шутку расчувствовался: «Прошу извинить меня», – и удалился в уединение ненадолго. Может, он не хотел, чтобы всё это особенно раздували. На полуслове Лёва скучно закруглился и сел. И когда дед вернулся, то старался избегать смотреть на Лёву.

Лёва, пытаясь загладить неловкость молчания, спросил что-то по делам деда. Дед кивнул и сказал, что обсуждать это не хочет. Сильно щипая свою салфетку, Лёва обратился к Миле: «Дорогая, будьте добры соль», – и раскрыл ладонь, чтобы солонка в ней оказалась. Но никто соль не передал, пришлось привстать и взять. Когда он сел, Мила рассеянно и ласково на него посмотрела. «Перца нужно»? – протянул ему перечницу ее муж. «Нет, мне лучше соль». Перец немного ссыпался и, прилипнув, проявил жирное пятно на руке Давыдова, которого он без перца не замечал. Его салфетка давно слезла с колен из-за активных стараний поделикатнее возить ножом по тарелке, чтобы дно не треснуло, как в прошлый раз, когда соус растекся повсюду. Он потянулся было под стол поднять салфетку, но не дотянулся. Салфетку любовника жены он взять не мог: тот все еще ее ощипывал. Давыдов вытер руку о пиджак, висевший на спинке стула любовника.

Мила так стремительно наколола на вилку зеленую сферу, что муж едва успел открыть рот. И ко всем одновременно, наконец, пришло осознание, что Лёва сел на стул окончательно. То есть праздничная речь кончилась.

– За завещание, – крикнули все, звеня бокалами.

– Да вы тост Лёвы слушали внимательней, чем завещание, – сказал дед, и все посмотрели на Лёву с улыбкой легкого неодобрения.