- Дорогой папа! – закричала она. - Я так рада, что тебе понравился Парфен! Твоя бла-
годарность придат мне уверенности и дат надежду на полноценное счастье. Значит, теперь
ничего не мешает открыть секрет, который, я уверена, каждый из вас оценит по достоинству
как великолепнейший образец веления судьбы. Так вот, Парфен не просто спас меня, папа,
нет. Он сделал это потому, что мы предназначены друг другу.
Женщины на сцене зашептались, а я почувствовала себя так, будто на меня сходит снеж-
ная лавина – перед глазами так и стояли тонны льда, которые вскоре завалят и осядут над го-
ловой плотным грузом.
Король от услышанного слегка заволновался и даже дрнул рукой, пытаясь отодвинуть
дочь от микрофона, но Хиромэ очень быстро увильнула в сторону и добавила:
- Парфен, мо сердце отныне тво. Моя жизнь – твоя. Ты женишься на мне?
Произнеся это, она скромно склонила голову и замерла на месте, как и все окружающие.
Король больше не пытался вмешаться. Да что там, я поняла, что от изумления тоже не могу
двинуться с места – меня практически парализовало. Видимо, ноги потому и не отказали –
превратились в камень. Я думала, хуже уже не будет, просто не может быть, но буквально че-
рез несколько секунд, в течении которых Парфен не отводил взгляда от наследницы, он улыб-
нулся той самой хорошо знакомой мне тплой улыбкой и ответил:
- Конечно, моя Хиромэ. Это честь для меня. И самое большое удовольствие.
Гудронские женщины тут же оживились и заволновались, загомонили, как и толпа, ко-
торая к тому времени непонятным образом сплотилась так плотно, что нас с Мизо подпрли
друг к дружке, а потом – к ближайшей колонне из хрусталя, холод которой тут же проник
внутрь, будто злорадствовал – больше некому поддержать меня, когда от горя хочется просто
сесть и сдаться. Больше некому.
На сцене кто-то снова заговорил, и все опять замолчали. Оказалось, к свежеиспечнной
парочке подошел король. Он несколько секунд смотрел на них, а потом сказал Парфену са-
мым значимым тоном из всех возможных:
- Я рад, что моим зятем станет такой герой, как ты, кисеец. Будьте счастливы.
Какая-то гудронка, может, мать Хиромэ, а может посторонняя, просто шибко впечатли-
тельная особо, заголосила, как будто кто-то умер, а ближайшие к сцене зрители бросились к
сцене, по пути поздравлять всех и вся. Я услышала чьи-то восклицания, что такого интересно-
го вечера и потрясающе романтичной помолвки не было уже с десяток лет.
На помосте улыбающийся Парфен неподвижно стоял напротив розовеющей Хиромэ, а
вокруг них суетились гудронские родственники.
Невыносимо.
Я отвернулась и сразу же наткнулась на сострадательный взгляд Мизо.
- Мне жаль, - прошептала она.
Я молча отлипла от колонны и направилась к выходу. К счастью, большая часть гостей
толпилась возле сцены, так что ничто не помешало мне покинуть зал и спросить у тусующе-
гося в коридоре обслуживающего персонала, где моя комната.
Нас с Мизо поселили вместе, но думаю, она поняла, что мне хочется побыть одной, по-
тому что следом не пошла.
На Земле я, вероятно, напилась бы в стельку, да и пустилась бы во все тяжкие. Но здесь
мне просто хотелось остаться одной. А может, дело вовсе не в месте нахождения, а в причине.
Не могу представить, чтобы я расстраивалась ради кого-то из своих парней, хотя парочку из
них как мне кажется, я почти любила.
Почти.
Тут вс по-другому.
И – расстраивалась? Не знаю, как это состояние называется, но от обычного расстройства
оно отличается так же сильно, как хижина одинокого отшельника отличается от мегаполиса,
раскинувшегося на десятки километров.
И как хорошо, что где-то есть родители, а значит, проблема возвращения, на которой сле-
дует в данный момент сосредоточиться, чтобы больше ни о чм другом не думать.
Разумом я понимала, что вс временно, даже страдания, что я не первая и не последняя,
что есть люди, которым было намного хуже, которые пережили такие трагедии, что я отды-
хаю. Когда мужья уходили на войну и не возвращались, когда родственники выходили из до-
му на пять минут и погибали. Да, многим было реально хуже, но сейчас мне на это плевать.
Состояние, в которое я впала, было каким-то странноватым. Как своеобразная кома – об-
легченный вариант. Я не плакала, не смеялась, не застыла на месте. Глаза моргали, до меня
доносились какие-то звуки, вполне обычные, но они были неважными и поэтому оставались
фоном. Сейчас как-то не было ничего важного.
Единственной мыслью оставалась необходимость переждать, перетерпеть некоторое вре-
мя, а потом что-нибудь будет. Что-нибудь, отличное от текущего состояния. Никакого.
Мама. Будет мама, к которой я вс равно доберусь и тогда смогу обнять е и забыть обо
всех обидах. Как в детстве, когда трагедией было даже то, что мне сломали любимую заколку.
Так и тут – ну сломали… что-то, но жить буду. Со временем забудется. Порыдать, да, воз-
можно, придется, но только когда е обниму, ни секундой раньше!
Как-то быстро вс произошло, и встреча с идеальным инопланетянином, и зарождение че-