17 - Prelude

— Я склонна представлять эту, кхм, конструкцию наподобие качелей. Мы же поддерживаем баланс сил, все-таки.

— Убрать ногу у треножника — и все, ситуация грозит выйти из-под контроля. Так что все обоснованно. Следовательно, мое место в этой конструкции, если я приму ваше предложение, будет где-то посередине, так сказать, ооновской опоры?

— Да. А точнее, все как я говорила — ты нужен нам как оператор "Птолемея III". Твою кандидатуру выдвинул Исдес, а я, как командир "Птолемеев", ее утвердила. Ты отлично, на самом деле, управляешься с эш-ка.

— Спасибо. А что случилось с предыдущим оператором? Он ведь был, да?

Люция остановилась на полушаге и развернулась ко мне. Ее встревоженный взгляд без труда ощущался даже через очки.

— Ты точно хочешь услышать?

— А что?

— Нет, ничего. Просто… предыдущий оператор "Птолемея III" погиб. Катастрофа орбитального шаттла. Распался при входе в атмосферу.

— А как его звали?

— Его звали Максимилиан Дорнье. Ныне покойной Хильде Дорнье он приходился младшим братом.

Я нервно сглотнул. Уже в который раз за сегодняшнее утро.

— Что с тобой? Ты побледнел. — участливо сообщила она.

— Н-ничего. — пробормотал я и сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.

"Ану прекратил казниться, паршивец!"

— Ну, — она, похоже, мне не сильно поверила, — ничего, так ничего. Может, мы пойдем дальше? Не все же стоять посреди дороги.

— Так это… тут все равно почти никто не ходит! — возразил я, но Лэндлайт уже пошла вперед, и мне пришлось ее догонять.

Так мы и дошли до самого фонтана, наполненного сейчас разве что дождевой водой. Люция тут же присела на край большой чаши фонтана, предоставив мне стоять где-то рядом.

На самом деле, этот фонтан успел уже мне порядком надоесть, и внешний его вид я запомнил так хорошо, что я бы мог, наверное, даже нарисовать его. Не "по памяти" — руками, на планшете или даже, боже мой, на бумаге. Если бы я умел рисовать, конечно. А выглядел он довольно стандартно для фонтана — чаша большая, в центре две маленьких, вокруг которых обвивается усатый сом-намадзу, из чьей пасти и изливается в верхнюю чашу вода.

Сейчас, впрочем, даже сом выглядел каким-то уставшим от жизни, а пасть он раскрыл будто бы для печального вздоха. Добавьте к этому серое небо, опадающие с деревьев листья, лужи в чаше фонтана и сидящую на краю чаши женщину в черном.

— Но все-таки, знаете? — неожиданно пробормотал я, будто бы сам себе под нос. — Мне это надоело. Каждый год одно и то же. Небо, деревья, дурацкий фонтан, рутинная работа…

Люция удивленно приподняла бровь.

— Знаете, полковник, откладывать дальше, все-таки, некуда.

— О чем это вы?

— О вашем предложении. — не поведя бровью, ответил я. — Знаете, я все-таки принимаю его.

***

— Значит, ты решил уйти с ними, Лелуш?

— Да, господин Синамура.

Такаси Синамура вздохнул и качнул головой. Главе "Синамура Парамилитарис" было уже давно за пятьдесят; через каких-то два года ему должен был пойти уже шестой десяток. Выглядел он как и всегда строго и благообразно, вполне соответствуя своему возрасту; к омолаживающим процедурам он не прибегал. Зачесанные и редеющие волосы, вместе с кустистой, более обыденной для западных джентльменов в более старые времена, бородой уже успели поседеть, лицо изрезали морщины, а веки выглядели невероятно тяжелыми: казалось, что Такаси составляет большую трудность даже приоткрыть глаза — все еще отказывающиеся помутнеть зеленые глаза. Одет он был в строгий деловой камзол, со столь же строгим белым платком, повязанным на шее — его выбор костюма заставил меня, как и всегда, чувствовать себя выглядящим на удивление неуместно, даром что обстановка сейчас была не из самых официальных.

Мы находились в особняке Синамур, заложенном еще тогда, когда остров только-только возвели — а точнее, в саду особняка. Сад был прямоугольным и выходил одной стороной в сторону моря; вот он как раз, в отличие от парка, был обсажен сакурой, давно уже отцветшей. Это была не единственная дань такому популярному в тридцатые традиционализму; после недолгих ухищрений с водопроводом посередине сада был устроен поющий водоем — суйкинкуцу, а где-то в кустах ритмично и противно звякал содзу[48], наполняясь водой, переворачиваясь и возвращаясь в исходное положение. Вода поступала все время, поэтому негромкие звуки из сада раздавались круглосуточно.

Сейчас они порядком действовали мне на нервы. Вообще говоря, я здесь всю сознательную жизнь прожил, и на звуки привык уже не обращать внимания. Если бы содзу вдруг замолчал, я был бы сильно удивлен. Даже шокирован, наверное. Но сегодня, видимо, был особенный день.