17:29 Поколение Сансет Стрип

– Спенс, милая, – нежно говорю я.

Она включает воду в кране и принимается мыть руки.

– Все в порядке. – Она выдавливает улыбку.

– Мы не будем снова это обсуждать. Я обещаю, все придет со временем.

Спенс удивительная. Она дает мне так много, а я отвечаю самым малым. Но все же она огромная и светлая часть моей жизни. Ей будет больно, если отец не воспримет ее, как полагается.

– Да, – кивает она и прячет глаза. – Я не буду думать об этом.

Я прижимаю ее хрупкое тело к себе и целую в губы.

– Когда тебе нужно заселяться? – спрашивает она после поцелуя.

– В понедельник.

– Я постираю твои вещи.

– Ты лучшая. – Я снова накрываю ее губы.

Она будет отличной женой, матерью и да, я рассматриваю это в будущем. Потому что лучшего не найду.

Лучшее уже у меня в руках.

***

Мой «Коммандер» тормозит у больших деревянных ворот, ведущих во двор дома моего детства. Эта роскошная вилла в итальянском стиле подчеркивает статус моего отца – банкира до мозга и костей. У меня нет плохих воспоминаний, связанных с этим домом или чего-то подобного. Нет веских причин, по которым я не могу приезжать сюда. Только одна, и я стыжусь ее.

Я появляюсь в доме, и меня встречает Сара – экономка, горничная и в прошлом, моя няня, – все в одном лице. Она целует меня в обе щеки и тихонько спрашивает:

– Проводить тебя к маме?

– Я к отцу, Сара, – качаю головой.

Ее пухлое лицо покрывается маской разочарования, но она быстро справляется с эмоциями.

– Он у себя. Как поговоришь с ним, живо на кухню. Тощий, как жердь.

Я смеюсь и показываю ей танец, оголяя пресс.

– Видишь, детка, – подмигиваю я своей старенькой няне. – Это тело не жердь, это тело мечта всех девушек кампуса.

– Постыдился бы, – фыркает Сара и уходит на кухню.

Когда я останавливаюсь возле двери кабинета отца, глупая улыбка сползает с лица. Я не боюсь его, я его уважаю. Он мой отец.

Стучу в дверь и слышу его глубокий голос:

– Войдите.

Кабинет полностью отделан темным деревом. Встроенные в потолок лампы освещают помещение, и оно не кажется таким мрачным. Отец поднимает голову от планшета, когда я вхожу. Мы не виделись пару недель, и каждый раз, когда мы видимся, отец мне кажется все более молодым. Мягкие черты его лица не предназначены для суровости и хмурости. Но он ведет жестокий бизнес, и такому человеку трудно сосредотачиваться на чем-то другом.

Он поднимается с кожаного кресла и протягивает мне руку. Мы одного роста, но совершенно разные внешне. Мой отец – русоволосый и голубоглазый американец с шотландскими корнями, а я копия моей мамы – темноволосый и кареглазый.

– Рад видеть тебя, Иэн, – говорит отец и всматривается в мое лицо. – Где тебя снова носило?

– Футбол, – вру я.

– Кого ты обманываешь, – констатирует он.

Я не спорю.

– Готов к последнему учебному году? – Отец бедрами упирается о стол и скрещивает руки на груди.

– Еще как, – улыбаюсь я.

Но он не улыбается.

– Когда ты видел маму в последний раз?

Я мог бы догадаться, что он заговорит об этом. Он никогда не заставлял меня сидеть с ней и никогда не давил, зная, что мне трудно это принять. Но время шло, и он злился, что я отдаляюсь.

– Молчишь, – говорит он. – Иэн, мама скучает.

Мое горло высыхает моментально. В груди что-то сильно давит, блокируя пути для дыхания.

– Папа…

– Ты не ребенок, – строго прерывает он. – Сколько можно кормить меня байками «Я еще не готов»?

– Нет моей вины в том, что ты единственный вменяемый родитель в этом доме.

Как только эти слова срываются с губ, я с ужасом прикусываю язык.

Но уже поздно.

Моя челюсть встречается с ладонью отца, и я отскакиваю на несколько шагов.

Черт. Это больно, учитывая, что вчера я побывал в драке.

– Как ты смеешь. – Отца трясет. Он не хотел этого делать, но я вынудил его. Вынудил, сам того не желая. – Пора взрослеть, сынок. Тебе скоро двадцать два, а ты ведешь себя, как подросток.

В его словах вся правда. Черт бы меня побрал, я все прекрасно понимаю, но не могу перестать вести себя, как полный придурок.

– Я терпел все твои выходки, но пора с этим кончать. Повзрослей и будь мужчиной. Я не таким тебя воспитывал.

Стыд уступает месту боли.

– Но она меня даже не помнит, – делаю последнюю попытку оправдаться.

– Иэн, она твоя мама и она больна. В этом никто не виноват. То, что ты ее не навещаешь, причиняет боль всем в этом доме. Повзрослей.

Это слово эхом проносится в голове.

– Можешь идти, – устало говорит отец и обходит стол. – Этот удар был тебе уроком. Ты знаешь, я не хотел этого делать.

Я киваю и выхожу из кабинета.

Мы не сразу заметили, как мамина рассеянность стала перерастать во что-то большее. Она всегда порхала и заботилась обо мне, о своем саде и обо всех вокруг. Я настолько привык к ее нежному и доброму нраву, к ее огромной любви ко мне, что не смог выдержать то, что с ней произошло.

Она стала забывать и каждый раз, когда она видела меня и отца, она пугалась. Это стало невыносимым, и я перестал приезжать домой. Стыдно сказать, но для меня тогда еще восемнадцатилетнего оболтуса, она все равно, что умерла. Я стыдился этих мыслей, изнутри меня пожирала тоска и боль. Она больше не прежняя, не моя мама, которая смотрела на меня как ангела.