— Не отчаивайтесь, подумайте лучше о том, что мы сделали. А мы были самой Францией, государыня. И главное сейчас — чтобы враги наши не сумели воспользоваться моей слабостью и низвергнуть нас. Никто не вправе ни хулить, ни осуждать Францию, правительство ее и короля. Отныне вы должны все свои силы отдать одной цели: сын ваш король нуждается в вас, ибо вы обязаны служить порукой его незыблемого положения на престоле.
Королева мягко кивнула. В лице министра, с которым ей приходилось делить столько страхов, радостей, побед и поражений, она вдруг увидела отражение своей необыкновенной жизни, сделавшей ее против воли королевой страны, которая когда-то давно казалась ей ужасной; женой короля, которого она так никогда и не узнала и всегда боялась; заложницей в собственном дворце, вечно подозреваемой, поднадзорной и оклеветанной… И вдруг, ради спасения трона сироты, своего сына, она превратилась в воительницу и предводительницу политической партии, способной сокрушать судьбы простых людей и знатных родов…
— Джулио… — произнесла она дружески-примирительным тоном, в котором неизменно находила силы, чтобы сохранять стойкость.
Кардинал прервал королеву, коснувшись кончиками пальцев ее губ.
— Оставьте меня, государыня, не хочу, чтобы вы стали невольной свидетельницей моей усталости…
Королева резко выпрямилась.
— Отдыхайте, друг мой, — тихим, но повелительным голосом проговорила она. — Я буду рядом.
Взглядом из-под полуопущенных век кардинал проводил величественный силуэт королевы Франции до дверей своего кабинета.
6
Лувр — воскресенье 6 февраля, четыре часа пополудни
— Король!
Быстрой, решительной поступью Людовик XIV вошел в спальню, где, прикованный к постели, лежал кардинал Мазарини. Король не успел переодеться, и перед ложем, на котором, опершись на подушки, дремал его всемогущий первый министр, Людовик предстал в чем был — в охотничьем костюме, в забрызганных грязью сапогах, в грязной сорочке и с перчатками за поясом. Его снова поразили желтоватый оттенок кожи больного и особый, полупрозрачный цвет глаз. Сердце короля сжалось, когда он заметил, насколько быстро ухудшается физическое состояние кардинала. Он сел на стул, спешно подставленный камердинером, и какое-то время всматривался в сильно нарумяненное лицо Мазарини, стараясь угадать истинное состояние его здоровья. Прислушиваясь к свистящему дыханию старика, король вспомнил, как, будучи мальчиком, глядел в лицо Людовика XIII незадолго до его смерти. Подобно Мазарини, отец был похож на безмолвного, почти прозрачного призрака. Возле него находился тогда и человек, ныне лежавший в постели. Это он держал за руку испуганного мальчика и слегка подталкивал его к больному, вид которого тревожил, а исходивший от него сладковатый запах вызывал тошноту. Теперь все было в точности как тогда, когда ему ранним утром пришлось бежать из Парижа в Сен-Жермен. В тот день он так перепугался, что смог успокоиться лишь после того, как отчаянно ухватился за руку кардинала и не отпускал ее всю дорогу…
В слабо освещенной спальне, несмотря на предвечерний час, больше не было ни души. Король понимал, что первый министр желал поговорить с ним наедине.
— Я пришел засвидетельствовать вам свою любовь, дорогой крестный. Мне доложили о пожаре, когда я охотился поблизости от Версаля.
При упоминании этого названия Мазарини едва заметно улыбнулся. Охота, Версаль — вот что, насколько ему было известно, больше всего увлекало его крестника…
— Подробности известны? — продолжал юный король. — Каков ущерб, причиненный вашей библиотеке? Что сталось с вашей живописной коллекцией? Сколько жертв?..
Мазарини бесцеремонно поднял руку, пытаясь остановить безудержный поток вопросов. Он чувствовал себя слишком уставшим и не мог угнаться за поспешным ходом мысли юного короля. Переведя дух, министр ответил:
— Сир, своим присутствием вы оказываете мне честь и несете успокоение. Случилось нечто ужасное, и этот день не сулит королевству ничего доброго. У меня только что был Кольбер, он подробно изложил, как все было.
— Нападение?
— Да, сир, поджог, и учинила его шайка каких-то негодяев. Вне всякого сомнения, то был лишь отвлекающий маневр. Мои личные покои перевернули вверх дном, кабинет разграбили — исчезли бумаги государственной важности. Я хранил их в том дивном итальянском секретере, на котором вы, сир, любили играть, когда были маленьким. Один из моих гвардейцев убит, грубо обошлись и с моим личным секретарем Розом.
— Мы разыщем убийц, и я велю их покарать. Поверить не могу! — вознегодовал король, потрясенный горькими признаниями крестного.
Не в силах совладать с собой, он резко оттолкнул стул и принялся мерить комнату большими шагами.
— Неужели ваши гвардейцы так и сидели там, во дворце, сложа руки? Прикажу наказать их капитана по всей строгости и…