— Знайте же, — продолжал Фуке, — я делал все с полного согласия и только по высочайшему повелению кардинала Мазарини. Нам пришлось изрядно рисковать, чтобы подтвердить кредитоспособность нашего государства, особенно после ужасного дефицита наличных денег в 1654 году. Зачастую, сир, хотя вашему величеству это не было известно, мне даже приходилось жертвовать моим состоянием под залог подписи короля Франции. Сегодня вы приняли на себя всю ответственность по управлению страной. И мой долг — сказать вам правду. Я пришел смиренно просить у вас прощения за ошибки, допущенные мной единственно во благо финансовых интересов королевства. Мое преступление в том, что я всегда старался делать как лучше, чтобы защищать моего короля и строго следовать распоряжениям кардинала, вашего крестного, — закончил суперинтендант, склонив голову.
Людовик XIV, казалось, был поражен признанием.
— Что верно, то верно, — ответил он. — До меня доходили нелестные слухи по вашему поводу. Служение государству, как я понимаю, требует безоговорочного самоотречения. И я требую от своих министров полной самоотверженности. Отныне интересы королевства должны преобладать над личными и семейными интересами, господин суперинтендант.
— Охотно разделяю ваше суждение, сир. Сколько раз я говорил то же самое! Вам хорошо известно, как ваш дорогой крестный любил своих домочадцев. И вы сами могли убедиться за последние дни, какими последствиями может обернуться алчность ближних, когда приходит час платить по счетам и делить наследство.
Намекая таким образом на духовную Мазарини, Фуке знал, что бьет наверняка. Король все знал о денежных ухищрениях первого министра, тем более — о той роли, какую сыграл Кольбер, постаравшись скрыть источники богатства клана итальянца. Король отлично понимал: Фуке было все известно о делах Мазарини. Может быть, сейчас подвернулся удобный случай похоронить все это вместе с прахом дорогого кардинала? Знал король и о том, что Фуке никогда его не подводил. Напротив, благодаря расторопности своего министра ему не раз случалось заручаться крупными денежными суммами.
— Господин министр, — сказал король, — ваш поступок делает вам честь. Забудем прошлое, я вас прощаю. Однако на будущее прошу неукоснительно соблюдать установленные правила. И потому приказываю вам отныне прекратить брать кредиты по ставкам ростовщического процента, равно как оплачивать комиссионные по векселям и производить незамедлительные расчеты по любым продажам и прочим непредвиденным сделкам.
— Сир, — ответил суперинтендант, вздохнув с облегчением, — обещаю и впредь служить вашему величеству с таким усердием и такой любовью, на какие я только способен.
— Кроме того, в залог моего доверия, — уже мягче продолжал молодой король, — поручаю вам создать совет по внешней торговле, чтобы обеспечить королевство средствами для борьбы кое с кем из наших соперников-соседей. Займитесь этим с господами Алигром, Кольбером и Лефевром д'Ормессоном и действуйте только во благо королевства. Забудем прошлое во имя величия Франции, — сказал король, вставая, и Фуке раскланялся до самой земли. — А сейчас меня ждет господин д'Артаньян, я спешу загнать молодого и, как уверяет обер-егермейстер, очень бойкого оленя, — бросил Людовик XIV, торопясь покинуть кабинет и скорее присоединиться к товарищам по охоте.
В коридоре Фуке встретился с Лионном — тот заговорил о своих карточных долгах и опять попросил отсрочить ему выплату кредита. Проявив великодушие — по примеру государя, — Фуке в очередной раз удовлетворил его просьбу. То был лучший способ заручиться поддержкой этого влиятельного члена королевского совета. По дороге к себе в кабинет Фуке, у которого отлегло от сердца, столкнулся лицом к лицу с Кольбером.
— Господин Кольбер, очень рад вас видеть, — весело сказал он. — Его величество поручил мне создать и возглавить совет по внешней торговле. Я предложил ему включить в него вас, помня о вашем пристрастии к морским делам. Несмотря на возложенные на вас важные обязанности, пока еще, впрочем, не совсем определенные, король, тем не менее, согласился с моим предложением. Так что скоро мы с вами снова увидимся, уже по этому поводу, — сказал в заключение Фуке и пошел своей дорогой.
— Весьма польщен, — мрачным голосом ответил Кольбер.
46
Лондон, Вестминстер — среда 16 марта, девять часов утра