Сидя за темным деревянным столом, Габриель заканчивал просматривать бумаги из найденной накануне папки гранатового цвета. Находка поставила его в тупик. Бумаги, очевидно, были зашифрованы, и разобрать их оказалось невозможно. Юноша перевернул папку, чтобы лучше разглядеть герб на ее лицевой стороне, и побледнел: в руках у него были документы, действительно принадлежавшие кардиналу Мазарини, — его герб трудно было не узнать. В полном недоумении Габриель проглядел один за другим все пергаментные листы, силясь хоть что-нибудь понять. Единственное, что ему далось разобрать, так это подпись в конце каждой связки бумаг. Имена составителей были обозначены прописью, четко и ясно — наверное, для того, решил он, чтобы читатель, даже знающий подписавшегося, не смог, однако, с легкостью разгадать шифр всего документа.
Вдруг юноша остолбенел и стал мертвенно-бледным. Дрожа, он открыл рот, и с его уст точно выдох слетело одно-единственное слово, которое он произнес словно для того, чтобы убедиться, что не спит:
— Отец!
Внизу, на одной из бумаг, выпавшей у него из правой руки, Габриель прочел подпись: «Брат Андре де Понбриан».
В это мгновение в дверь постучали, и Габриель очнулся. Поспешно сунув бумаги под койку, юноша схватил текст пьесы.
— Входите, — наконец сказал он.
В дверном проеме возникла женская фигура. При виде лица, открывшегося, когда две белые ручки сняли капюшон, Габриель воскликнул от изумления:
— Луиза!
— Возьми себя в руки, друг мой, а то ты бледен как смерть, — с улыбкой ответила Луиза де Лавальер, обрадовавшись, что в конце концов разыскала юношу, с которым не виделась больше полугода.
— Луиза де Лавальер! Какая приятная неожиданность! — проговорил Габриель, мало-помалу приходя в себя и стараясь произвести приятное впечатление на свою красавицу подругу. — Чего же ты стоишь? Садись вот сюда, в кресло, — предложил он, указывая на самое удобное место в своем жилище.
В комнате, обставленной скромно и неприхотливо, было, однако, достаточно просторно. Оштукатуренные деревянные стены выглядели опрятно. В углу помещалась железная койка, стоявшая напротив небольшого стола с двумя стульями. Шкаф довершал меблировку, несколько облагороженную бархатным креслом со сломанной ножкой, подпертым парой-тройкой старых книг. За отсутствием стеллажей книги, притом в значительном количестве, стояли и лежали почти везде. Габриель поселился здесь осенью 1660 года, после того как бежал от родного дядюшки. Будучи по натуре жизнерадостным, решительным и отважным, он снимал эту простенькую, без излишеств комнатенку на скромные доходы, которые приносила ему должность секретаря Мольера. К счастью, благодаря своему веселому нраву и общительности он обзавелся многочисленными друзьями, в частности в этом квартале мастеров, где ему очень нравилось. Привлекательная наружность, кроме того, распахнула перед ним двери в новый, незнакомый мир, полный наслаждений, — своего рода награда за покоренные женские сердца. Ему, актеру по натуре, льстило, когда им восхищались, правда, своими актерскими талантами он пленял пока одну-единственную публику — молоденьких девиц, у которых при виде него сразу загорались глаза…
— Приятная неожиданность была прежде всего для меня, когда я увидела тебя вчера вечером возле театра Пале-Рояль в компании с актерами из труппы господина Мольера, — объяснила Луиза. — Не знала, что ты в столице, и уж никак не представляла тебя в такой убогой комнатенке, — заметила она, обведя опечаленным взглядом бедную каморку. — Никогда не думала, что ты у нас к тому же рыцарь и забияка, — рассмеявшись, прибавила она.
Габриель тоже улыбнулся, радуясь нежданной встрече, да с кем — с Луизой де Лавальер, Луизой, которую он знал всю свою жизнь… Они так часто бродили вместе по проселочным дорогам Турени в компании таких же юных уроженцев Амбуаза… При виде Луизы ему показалось, что он вернулся в родные края, в счастливое детство.
Не успев прийти в себя от приятной неожиданности, он рассеянно разглядывал ее роскошный наряд — яркое платье и разноцветную жакетку, небрежно наброшенную на плечи. Он узнал ее атласную кожу, бездонную синеву глаз, волосы, отливавшие ослепительным блеском при каждом изящном повороте шеи.
— Потому-то сегодня утром я и наведалась в театр, — продолжала Луиза, не скрывая настойчивого взгляда. — И кое-что разузнала. Пара улыбок да несколько монет — и сторож рассказал все, что нужно. Так я тебя и нашла. Теперь жду твоих объяснений. Отчего ты так внезапно уехал в прошлом году? Тебя здесь, кажется, знают только под именем Габриель? Зачем ютиться в такой каморке, ведь ею погнушался бы даже монах?