1612. Все было не так!

Правда, сменивший Жолкевского А. Гонсевский (тот самый, что пятью годами ранее приезжал в качестве польского посла к Лжедмитрию I) держал подчиненных в дисциплине, хорошо говорил по-русски и уважал вообще русский народ, а главное – в отношении договора 17 августа занимал примерно ту же позицию, что и Жолкевский, однако он, в отличие от предшественника, не позволял себе нарушений воли своего короля [550]. Как бы то ни было, Семибоярщина присягнула королю Сигизмунду – «Зигмунту Ивановичу»… [551]

Страна была по сути дела оккупирована. Поскольку в московской казне не было денег на оплату польского «миротворческого контингента», то его прокорм возложили на местных жителей: за каждой польской ротой кремлевского гарнизона закрепили несколько подмосковных городов, которые и должны были ее кормить [552].

Сигизмунд от собственного имени стал раздавать чины московским боярам: например, он снова сделал патриархом Игнатия, который после гибели первого Самозванца проживал в заточении в Чудовом монастыре [553]. Главу Семибоярщины князя Мстиславского он пожаловал (16 октября 1610 г.) титулом конюшего, каковой до того носил только Борис Годунов в царствование Федора [554]. Впрочем, Михаил Романов позднее этот титул подтвердил [555]. Кстати, есть сведения: Мстиславский понимал, что Сигизмунд будет редко появляться в Москве, занимаясь преимущественно польскими делами, так что можно будет править страной от его имени [556].

А теперь вернемся к попытке переговоров «тушинцев» с поляками. Здесь необходимо сделать оговорку насчет «московского народа, привыкшего жить под рабством». Мы видели, вопреки этому утверждению, что Тушинского вора с его самодержавно-грабительскими замашками страна начала отторгать еще зимой 1608–1609 гг., и именно из-за них, этих замашек, а вот Владислава Россия готова была принять, но при этом ставила ему определенные условия – не только принятие православия, отказ от строительства костелов без разрешения патриарха и Боярской думы и вывод войск иностранцев из Московского царства, но и ограничение власти «Землей» в лице Земских соборов. Так что народ был готов к принципиально иной форме правления. Другое дело, что чрезмерная вольность шляхты тоже была не по нраву московскому «третьему сословию», и москвитяне прямо говорили полякам: «У вас более могущественный угнетает более худого, вольно ему взять у более худого его имение и его семью убить» [557]. Последнее, конечно, преувеличение, но действительно, по единодушному утверждению польских и западных авторов XVII в., положение крестьян и горожан в Польше было хуже, чем в Московии (речь, конечно, не об опричной Московии 1565–1611 гг., а о Московском царстве первых Романовых, о котором мы еще подробно поговорим в конце книги).

Однако Владислав, как уже сказано, на царство так и не явился. В результате только часть страны признала царем польского королевича, другая часть (в основном Юг и Поволжье) продолжала признавать Тушинского вора, скорее всего как меньшее зло по сравнению с польским господством (как пишет Н.И. Костомаров, чтобы «иметь какой-то значок для борьбы с поляками»). Причем вскоре после занятия Москвы последними второму Самозванцу снова присягнули отпавшие было от него некоторые города к северу и востоку от Москвы – Галич, Владимир, Суздаль… Сапега, служивший теперь Жолкевскому, пытался привести к присяге Владиславу Северскую землю – и там он восстановил население против себя. От Москвы Жолкевскому «вора», как уже говорилось, удалось отогнать, и тот снова ушел в Калугу. Однако и в самой Москве простой народ, страшась установления польского господства, предпочитал «вора», от которого к тому времени все поляки окончательно ушли. «Вор» и Марина послали в Москву какого-то попа Харитона «возмущать бояр». Его арестовали, а заодно и князей Воротынского и А. Голицына, которых он оговорил [558]. Но вообще посланцы «вора» почти открыто агитировали в Москве против Владислава, а попытки поляков арестовать агитаторов, как правило, приводили к тому, что толпа их отбивала [559].

После убийства «вора» собственными соратниками 10 декабря 1610 г. (об этом речь чуть ниже) сына Марины Мнишек от него, Ивана, родившегося через несколько дней после гибели отца, провозгласили наследником. Впрочем, когда вскоре Сапега, служивший теперь Сигизмунду, подошел к Калуге, жители города обязались присягнуть тому, кого Москва изберет государем.