16 наслаждений

Пансион Медичи действительно не был дешевым, но он был более чем комфортабельным: двойная кровать, огромный шкаф, персональная ванная с биде и вид на город. Утро следующего дня выдалось ясным и чистым. Из окна я могла видеть прямо перед собой Виа Фиесолана, где жили бабушка и дедушка Клаудии, недалеко от мрачного протестантского кладбища на площади Донателло, последнего пристанища Элизабет Барретт Браунинг[51] и еще одного поэта по имени Клаф.[52] К восьми часам я упаковала вещи, но мне не хотелось покидать эту прекрасную комнату, чтобы поменять ее на…? Перспектива навестить друзей, которых я не видела и не слышала (по собственной вине) уже десять лет, пугала меня больше, чем я ожидала. Я представляла их: замужем за незнакомыми мне людьми, живут в маленьких квартирках, полных детей и собак. Я на время отодвинула эти образы в сторону и приказала себе не волноваться. Ведь у меня был обратный билет, я всегда могла уехать домой, так что рано переживать. Но я думаю, проблема была именно в этом: я всегда могла уехать домой. «Дом – это место, где тебя всегда примут, если тебе надо туда вернуться», – мама часто цитировала эту фразу. Почему-то ей нравилась эта идея. Но тут было также и что-то тревожащее.

Я удивилась, обнаружив, что на завтраке полно американцев. Отказавшись от приглашения сесть за большой шумный стол, я в одиночестве заняла маленький столик, где могла наслаждаться видом и говорить исключительно по-итальянски с синьориной, которая принесла мне кофе латте,[53] сладкое масло, абрикосовое варенье и два кусочка вчерашнего пане-тоскано.[54] Свою инстинктивную антипатию к американским туристам я переняла от мамы. Но прислушавшись к их разговорам, я поняла, что меня окружают совсем не туристы, а даже хуже – «бывалые флорентийцы». Старые солдаты, которые счастливы опять быть в упряжке, и которые обмениваются наблюдениями о наводнении, бравируя своим знанием города и его истории перед восхищенными подчиненными – вечными студентами, серьезными молодыми людьми лет двадцати. Как и я, они явились во Флоренцию, чтобы предложить свою помощь. Как и у меня, у каждого из них, без всякого сомнения, была также личная причина приехать сюда. Почему я всегда так быстро готова судить других?

Я оставила ключ от своей комнаты на стойке при входе и вышла на улицу, где было достаточно свежо. Холодный и солнечный день, как в ноябре на Среднем Западе. При входе ждал лимузин, чтобы стремительно увезти какого-то высокопоставленного чиновника; люди менее значительные спешили на автобус номер семь, который стоял около пиццерии. Я не стала торопиться, и автобус ушел без меня. Я позволила ему уехать, решив при этом полностью отдаться сегодняшнему дню и посвятить день себе самой. Один день без всяких планов, чтобы день шел за мной по пятам, как говорил папа, чтобы посмотреть на политические плакаты, которые остались висеть с прошлых выборов: коммунистические, социалистические, христианских демократов; а еще, поглазеть на цветные афиши цирка, которых было три вида: слоны, белые медведи пьют Молоко из стаканов, сидя на велосипедах, молодая гимнастка летит в воздухе и протягивает руки навстречу паре мускулистых рук, простирающихся к ней откуда-то сверху. Теоретически я считала себя экзистенциалистом, создателем смысла и ценностей, но в реальности, конечно же, я была искателем. Я не могла не читать мир как книгу знаков: кадет, удаляющиеся огни поезда, американки, светящееся лицо мужчины с зонтом, а теперь еще цирковые плакаты. Кто подхватит меня, совершающую прыжок сквозь пространство?

Я вскоре обнаружила, что иду не в сторону Флоренции, а в сторону Монте-Чечери и Сеттиньяно, которые, как и Фьезоле, находятся на одном их холмов, окружающих город. Человек всегда куда-то идет, даже если он Просто позволяет ногам нести себя без всякой цели. Мы с мамой часто так бродили. Может быть, я пошла в этом направлении потому, что думала о маме, или я думала о маме потому, что пошла в этом направлении?

Я остановилась около Каза дель Пополо, – одного из баров, спонсируемых коммунистической партией, – выпить капучино, как мы часто делали с мамой H два года до того, как она заболела. Но, видимо, рак, который убил ее, уже делал свое дело, во время тех наших прогулок – с каждой затяжкой сигареты. Сильные французские сигареты без фильтра. Она курила В баре, курила на ходу, и я возмущалась, хотя мне нравился запах сигаретного дыма на свежем воздухе, словно запах горящих осенних листьев.

Мама купила очень подробную военную карту, чтобы нам не приходилось придерживаться дорог. На этой карте можно было найти любой самый маленький сарайчик, который попадался на нашем пути. Мы обожали эту карту и шутили, что будь она побольше, это была бы карта в натуральную величину, размером со всю Италию. Ею можно было бы укрыть страну, как одеялом из снега, и все бы совпало или не совпало бы – в зависимости от того, как хорошо картографы сделали свою работу.