14

Вновь припорошенной золой.

Везде теперь ты под защитой,

И бес к тебе забудет дверь.

Мука теперь белее будет

И голос звонкий, как капель.

Не забывай, что сердцу мило

И крошки хлеба береги,

Возьми ты их с собой в могилу,

Дар робких мыслей сохрани.

54

Кусочек сыра отрезая

Дождливым пасмурным уютом,

Свой ломтик хлеба укрываешь

Чернильно-пепельным мазутом.

Готовишь завтрак в неглиже,

В окно большое солнце светит

На сорок первом этаже,

А снизу в мяч играют дети.

Воспоминания, как сон,

Из глаза в глаз перебегают,

А я свой черный папин зонт

Над головою раскрываю.

Не вспомнить больше тех котлет,

Так сладко-любленных тобою,

И у виска все сорок лет

Расплавились над мостовою.

Я толком про себя забыл,

Потратив много лет в исканье,

И думаю, что заслужил

Твое призренье и признанье.

Ну расскажи же мне уже

Свои оттерзанные муки,

Ведь я стою на этаже

В мельчайшем шаге от разлуки.

55

В моменте веки приподняв,

Сердца биение уняв,

Ты понимаешь, что не дышишь,

И мотыльки бегут по крыше.

И осознанье, что не мощный,

Придаст зеркальный отражейник.

Так сразу скинув в душу кости,

Не расцепляется ошейник.

Вода стоит уже два года,

Запрели боковые окна.

А я все тот же в отражении,

А ты ведь — не посланник Бога.

Я многое тебе доверил,

И свое имя, и весомость.

А ты ведь прежде, брат, не верил,

Не ощущая невесомость.

Мы не похожи, мы разлучны,

Как крендель и буханка хлеба.

А ты все тот же одиночник,

В сердцах искавший воскрешенья.

И не сыскать тебе замены,

Похожий, просто ведь изменник.

Твои глаза — синицы в небе,

Взлетающие в День Рождения.

Тебя забудут по привычке.

И спутают с изнанкой рожи.

А я все тот же, как и прежде

Черт, намалеванный без кожи…

56

Дружище!? Думаешь ты спишь?

А одеяло под разлукой?

Ну что ж так долго ты молчишь?

Возьми, дотронься перед мукой!

Иль ты забыл, что в неглиже

Мы друг пред другом расставались?

На сорок первом этаже,

В любви друг-другу смертно клялись.

Ведь я ждала тебя в тот час,

Что оговорен был тобою.

Я прогоняла сотню ласк,

За темно-алою чертою.

Мы неразлучники с тобой.

Так думалось мне пред прощаньем,

А ты, минуя сладкий вой,

Пронзил меня своим признаньем.

Я видите ли не нужна!

Запомню я молву, не скрою.

Ну так пускай сам Сатана

Займется тушей городскою!

57

Ты, дорогая, мой ангел на свете,

Тебя божествят все на этой планете.

Я образ ищу твой в каждом рассвете,

Нам все в доме рады, и стары и дети.

Когда ты со мною, весь мир расцветает,

Бумага белеет от края до края.

Когда принтер просит черного цвета,

Я вспоминаю о душе сей поэта.

Он пишет о злости, и мир в нем растает,

Когда в небе тучи, он дом вспоминает.

Когда вдруг громадина рядом взовьется,

Он тут же светлеет, в нем мир отзовётся.

Другую дорогу душа в нем не знает,

И если сойдет он с пути, вновь растает.

В глазах его море и ровным закатом

Вдруг волосы скатом над ним рассветают.

Он дьявол пахучий и ангел разъятый,

Душа раздирается голосом святым.

Ты, дьявол, не думай, ведь он не поддатый,

Ведь ангел за ним, свою душу проклятый.

И сердце возлюбит, и голос покажет

Немного вкуснее, чем Мамина каша.

Почти невозможно, сей ангел вдруг скажет.

А мы не нарочно, нам дьявол расскажет…

58

Я не такой, как те, другие,

Их голос можно опознать.

Мои же бронхи волевые

Не может белый свет унять.

Я не прошу у жизни вожжи

И угли белого костра.

Ведь мы с тобою не похожи,

Мой Ангел веет до утра.

Тебя с вчерашнего заката

Не увидать, и глаз твоих,

И чашку кофельных нуаров

Не уловить средь влас седых.

Родная, я твой раб бессчётный,

Меня не сможешь опознать.

В тех вещих снах мысль быстросчётна,

И правды боль там не унять.

Ты не проснешься, это принцип.

Посмотришь в призрачную гладь,

Но вот чего ты не боишься,

Так это только правду-мать!

Здесь будет все теперь как прежде.

Русалок хвост, свободы прядь.

Мой храм терзает дверь в надежде,

Что сердцем можно управлять.

Родная! Ведь не в этом дело!

Кто прав, ну а кто миром прав.

Я свой челночный взгляд доверив,

С тобою клялся, веров Ад.

Ведь царство мысли так ранимо,

А ты все рубишь невпопад.

Душа теперь неколебима,

С небес пошел любимый град.

Моих душевных лоз мерцанье

Скрывало истинную прядь,

И корень вразумив витальный,

Я заново учусь дышать.

Ты не была отнюдь родимым!

Твои услуги мимо глаз.

Распутников своим мерилом

Любила в славный зноя час.

Моя родная. Стерлядь наша!

Ты, не почувствовав мой хлеб,

В тех магистралях до чувств падших,

Свернула в призрачный кювет.

59

Мысхако. Усадьба. Уютно и рьяно,

И жарко, и сладко, и берег багряный,

И люди добротные и ласки озонные.

Вино, виноград, и души свободные.

Здесь забывают глаза о накрученном,

Время здесь тянется в гуще закрученной,

Руки краснеют без стыдности мученной,

И вспоминаешь про путь неизученный.

День расплывается в толще сознаний,

Море гонимых воспоминаний,

Косы сплетаются в омут мерцаний,

Мясо, чурчхела и звезд любованье.

Вот подошли наши дни мимолетные,

Я буду помнить и звезды бессчетные,

Море улыбок и сны быстросчетные.

Мысхако. Усадьба. Ты в сердце моём.

60

Добра тяжелая дорога показалась предо мной.

Образ странного молчанья тихо шепчет: дверь закрой.

Озарился светом дальним мой хрусталик теневой,

Отправляюсь в новый мир я, прошлому сказав: долой!

Уж нашлепался не мало, побывал и тут, и там,