13 разных историй

Мы приехали ночью. Все те, кто сидели в окопах, уже спали, и это спасло меня от недоуменных вопросов и неодобрительных взглядов, А на следующий день мы были срочно переброшены на другой участок фронта, где не было ни песков, ни тишины и где скучать было некогда...

Уже через несколько лет на Невском встретил я одного старого фронтового приятеля, с которым вместе воевал в песках. Он жил на Украине в городе Ковеле и в Ленинград приехал в отпуск. Вспомнили мы много разных историй и знакомых. И между прочим рассказал он мне, что видел в дни победы в немецкой столице верблюда — не наше ли астраханское чудо?

— Идёт, — говорит, — по Берлину, гордо белую голову поднимает, посматривает по сторонам свысока. И ездовой усатый, со сталинградской медалью, А немцы по тротуарам стоят, удивляются что это ещё за вид вооружения?

Только этот верблюд не кричал ; возможно, и наш «соловей» поумнел за те годы и не расстраивался по пустякам.

Уголёк

     Наше знакомство началось в феврале, в последний год Великой Отечественной войны. Советские войска, прогнав врага с родной земли, шли дальше на запад. Инженерная рота, где я служил, остановилась на несколько дней в небольшом венгерском городке Цегледе, неподалёку от Будапешта. Февраль в тех краях тёплый, такой, как у нас бывает конец марта или даже апрель. На пустынных улочках Цегледа, в выбоинах асфальта, израненного осколками снарядов, уже белело, отражаясь в лужицах, весеннее небо. Не помню точно, как он у нас появился и с кем, и откуда прибежал, только сразу подружился с техником старшим лейтенантом Бочиным и повсюду его старательно сопровождал.

Был он низенький, с короткими ногами и остренькой, по-собачьи очень неглупой мордочкой, неведомо какой породы, вернее — всех пород понемногу. Сам весь чёрный, и глаза чёрные. Ну, настоящий уголёк. Так его и прозвали солдаты Угольком.

Подружились они с техником неразлучно. Куда бы ни пошёл техник, а Уголёк за ним. Бочин идёт большой, в длинной шинели, идёт быстро, только шинель по ветру раздувается, а Уголёк за ним торопится, на метр не отстаёт и по сторонам поглядывает.

    Техник на доклад к командиру или на собрание офицеров — и Уголёк за ним. Потихоньку проберётся в комнату, залезет под стул, на котором сидит Бочин, и лежит, будто его и нет тут. Но только не вздумайте обижать техника; дёрнешь его за рукав, — Уголёк сразу выскочит, зарычит ужасно, будто какой-нибудь страшный зверь, дескать: «Не трогай моего товарища!» И до какого бы часа ни работал Бочин, а новый друг его всегда с ним. Иногда мы, офицеры, засидимся далеко за полночь. Смотрим карты, предполагаем, как наша армия дальше наступать будет, радио из Москвы слушаем, что на других фронтах — интересуемся. Рота уже спит, и связной задремлет на стуле. Уголёк лежит, делает вид, что спит, а одним глазом поглядывает, здесь ли Бочин. Иногда в самом деле заснёт, не услышит, как уйдёт техник. Ну, потом беда как огорчается.

     Он с ним по три раза в день на кухню бегал к завтраку, обеду и ужину. А если случалось, Бочин где-нибудь на службе задержится, Уголёк сердится, за шинель зубами тянет, — пора! . . И сам впереди быстрее техника несётся, оглядывается.

Повар Ушаков смеялся :

— Это у меня самый аккуратный посетитель.

Но был доволен: кости зря не пропадали.

Однако как Уголёк ни дружил с техником, а тому часто уезжать приходилось. Он у нас взводом, где машины были, командовал, а на войне, да ещё в наступлении, дело это трудное, хлопотливое. Ну что же? Наш Уголёк и тут не растерялся. Техник уедет, он прямёхонько к командиру роты — и у него живёт, за ним повсюду бегает. Как будто и не было Бочина. Но это — только пока тот не вернётся. Приедет Бочин — только и видел командир Уголька, даже в гости без Бочина не забежит. Никакой благодарности. Но всё-таки командир роты был единственный человек, на кого Уголёк не лаял. Хоть тот нарочно будто и ударит Бочина, — Уголёк отвернётся, словно не видел.

Солдаты шутили :

 — Не рискует на начальство лаять.

А командир роты отвечал :

— Нет, это он со мной не хочет отношений портить, — а вдруг Бочин опять уедет? . .

Одну странность имел Уголёк. Друг его всеми автомобилями в роте командовал, а Уголёк не любил машин и боялся на них ездить. С трудом его в кабину затащишь — вырывается. Раз техник с ним по делам где-то задержался. До нашего  расположения километров десять было. Свою машину отпустил, а сам на обратном пути на попутную попросился. Встал на крыло, зовёт Уголька, а тот ни за что. Чужой шофёр не стал ждать. Техник стоит на крыле, едет, а Уголёк во всю прыть сзади бежит, от машины не отстаёт; был дождь, дорога грязная, мокрая, — весь перемазался, в комок грязи превратился. Бочин пожалел его, постучал шофёру, слез, и вместе пешком пошли. К вечеру только в расположение прибыли, оба мокрые, усталые.